Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Turn

Turn

…Нет! Нет! Нет!.. Господи!.. Стой!.. Вперед!.. Быстрей!.. Ах ты!.. Не-е-е-е-т!!! За пригорком бой, но нам не туда. Мы уходим в сердце страны, отступаем. Вертолет тяжелой стрекозой зажурчал к лесу. В стороне остался шелест пулеметов. Синее небо подернуто на горизонте дымкой — горит какая-то деревня. Проклятые наемники уничтожают все, что попадается на пути. А мы идем. Вчера сказали идти, вот до сих пор и блуждаем. Карта, вся обожженная и порванная, вдобавок еще и неверная, в левом углу пробита осколком — такая ровная треугольная дырочка.

Жарко. Солнце на юге ужасное. Вроде бы еще не в зените, а печет, как в преисподней. Камуфляжка липнет к телу, намокла от пота. Нечем дышать. Взбиваем громоздкими ботинками желтую пыль. Вьетнамские дороги — это вам не Штаты. Движемся вразнобой — тут уже не до строя. А идти надо, останавливаться нельзя. Привалы только по ночам, да и то без костра.

Жутко. Нервы на пределе, в роще справа может быть засада. Если их больше — это конец. Что за природа у этих местных: деревья большие, разлапистые, и на деревья-то не похожи. Слава Богу, ветерок подул. Нежной восточной мелодией пролетел над головами. Ребята впереди перебрасываются фразами, а я плетусь, отстав на пяток шагов. Старшина обернулся, улыбается. Подождал, пока поравняемся, потом достал фляжку: "Будешь?" — улыбаюсь в ответ. Алкоголь здесь единственный стимулятор. Просто так смотреть на смерть, кровь, руки-ноги, разбросанные по земле, невозможно. Делаю большой глоток. Горькой волной спирт окатывает глотку. Крепкий. Сводит челюсти. Судорожно выдыхаю воздух. Голова обмякает. Солдаты впереди качаются. Старшина уже с ними. Запевают песню. Старшина ведет. На припевах нестройный хор в такт настойчивой поступи поддерживает солиста. Хорошая песня, правда печальная: "…мама, забери меня домой…" Размазываю грязь по лицу ладонью. Она пахнет горелым. Здесь все так пахнет. Здесь противно пить воду и ничего не видно. Зачем мы здесь? Миротворцы, убивающие детей и старух. Нас не ждали… Нас ненавидят… нас убьют…

— А помнишь, Джеймс, наш любимый кабак? Какое там пиво, эх… Мы ведь вернемся домой, правда? Как ты думаешь, Кэт меня ждет, а?.. Джеймс, давай как вернемся — сразу на рыбалку. Джеймс, мы ведь вернемся, Джеймс!..

Эти два парня из Канзаса — старые друзья. Часто разговаривают о прошлом, о довоенной жизни. И сейчас… Джеймс молчит, но глаза его полны слез. Если его убьют — друг не выдержит…

— Конечно вернемся, Ларс, о чем ты говоришь…

Солдаты поют еще одну песню. Я тоже мурлыкаю себе под нос. Солнце начинает пригревать. Веревка автомата режет шею — ремень оторвался неделю назад. Мы тогда тоже отступали. А жаль: мягкий был, широкий. Мне тогда еще и по руке досталось. Ладно, хоть не в кость…

Песня становится жестче — солдаты совсем разошлись, хмель отключает чувство тревоги. За грохотом наших шагов и криками голосов едва уловим стрекот, все приближающийся и усиливающийся. Пригорок. Дерево. И небольшая рощица. И птицы щебечут. То есть не щебечут, а жужжат, звенят. И стреляют длинными очередями в мой зрачок. Да и не птицы это, а вертолеты…

Солдаты поют… Не видят…

Стой!!! Ложи-и-сь!!!! — будто сломанная карусель, закружился мир. Мою голову со всех сторон атакуют. Солдаты, пули, ножи, глаза… Тонкая огненная нитка ударила одного нашего в колено. Он упал, завыл, боль оглушила сильнее спирта — Shi-i-it!!! Я ничего не понимаю. Болит голова. По ней бьет пулеметная очередь. Адская машина выдалбливает на затылке тридцать вторые ноты. Удар, еще удар! Снаряд падает старшине под ноги. Он вопросительно поднял брови, точно первоклассник, разбивший в школе стекло. Теплые брызги на моем лице — это все, что от него осталось. Американцы мечутся. — Fuck off!.. Oh, my god!.. No!!. No-o-o!!! — словно срубленные падают они в пыль. Запоздало хватаю автомат, прижимаю к груди. Пальцы дрожат. Автомат, будто бешенный пес, рвется из рук, обжигает меня ядовитой слюной. Я не вижу даже куда стреляю. Пули насвистывают назойливое соло, впиваются мухами в спину и плечи. Безумный кусок свинца срезает огромную верхушку какой-то пальмы, и Джеймс, тот самый Джеймс, вырвался из круга, но не сделав и десятка шагов, рухнул без головы на землю. Его ноги дергались в агонии, как будто он еще бежал. Снаряды падают и падают, один за другим, и я не успеваю, я прыгаю между ними как акробат-смертник, исполняющий ритуальный танец смерти.

А пулемет долбит и долбит по моей голове. Очередь! Вторая!! Третья!!! Вьетнамцы, идиоты, лезут прямо под огонь. Они ломают конечности, вгрызаются в горла, рвут, режут. Многие, уже убитые продолжают стрелять — пальцы замерзли на курках. Воздух, раскаленный выстрелами, жжет кожу, легкие, глаза. В грохоте ничего не слышно. Гильзы звенят, звенят, звенят, падают на землю, подпрыгивают как живые

Очереди, проломившие мне череп, трогают железными пальцами оголенные нервы. Замыкаются живые провода, трещат искры. И я уже умер. Мое изглоданное сталью тело лежит на земле. На него оседает грязная желтую пыль, по нему бегают люди, а противная тишина заткнула мои уши. Пулемет, изрыгая свои последние бранные слова, отбойным молотком стучит по каше в которую я превратился.


— … Что-то ты призадумался, Джон. На вот, хлебни пивка. Не скучай! — Юная, хорошенькая Кэт стоит надо мной. Ей сейчас столько же, сколько мне было до войны. Она ставит кружку на мой столик и садится рядом.

— Ну, что ты, Джон, не плач! — улыбается… Да, ведь она не виновата… Конечно.. Боже, сколько времени прошло, кажется — целая жизнь…

— Джон, расскажи про Ларса, пожалуйста, — кладет свою руку на мою целую. Эх, если бы правый рукав не был подвернут, я бы ее погладил по волосам. Красивые у Кэт волосы. Светлые. Жаль, Ларс их не увидит.

— В другой раз, Кэт, хорошо? — Она в ответ утирает слезу, делает вид, что попала соринка. Но я-то знаю…

Допиваю пиво. Встаю и направляюсь к выходу. Пустой рукав по-дурацки болтается. Рабочие, постоянные клиенты в этой забегаловки, провожают меня взглядами. Жалеют наверное. Ну, да я уже привык.

Наверх

Время загрузки страницы 0.0009 с.