НЕ В ThЕМУ

Если что, ложись сердцем прямо на ствол — пройдет навылет, и травой порастет. Так и не узнаешь. Да и не твое это дело — знать о себе. Словно заколдованный дождь то льет, то прекращается. И пузыри на лужах ничему не порука. Не учит опыт, классы не впрок.

Ты видишь, ходишь, слушаешь, тебя заводит, тошнит, ты за или против, ты не опаздываешь, наводишь жалкую свою красоту на плетень, осматриваясь победно: есть вопросы? Нет вопросов.

Светишься изнутри, да не гордиться бы тебе таким светом — это гены крокодилы и чебурашки предков, бог и мичурин. Радон — за маму, плутоний — за дедушку. От одного флакона до другого папа ползет как трактор, пропивая все на своем пути, и мама — истерическая, кухонная, без фартука, в макияже. Время берет тебя в оборот как оборотную тару, наполняемую судьбой во всей пошлости ее недовозможности к воплощению, движения неловкой-спросонья-по-молодости души дохнут как мухи в пустых отвлеченностях, где прячутся родители от детей, прячущихся от родителей в подвалах — там тепло, и чувственность подстегивается сладким запахом от лохматых горячих труб, от сухого кошачьего трупика.

Так привыкаем к решеткам. Так положено, прикипаем, становимся частью привычки инженеров душ, частью души — соборной, как тридцать первое февраля.

Анатма! Анаthема!

Дождь вызывает привыкание, а дед-мороз — скуку. Снег сулит больничный лист календаря, а лето — красный. Мы купили конфеты, а праздника все нет, у нас есть бутылка, а вы не поете, у нас горе, а вы не плачете.

Обряды беспомощности. Мы такие-сякие, а все превыше нас. Носом-гоголем ходили по церквам, глотали просвирки, эухаристили, верили, продолжаем верить — страху натерпелись.

Анатма! Анаthема!

яХочу чистого утра, воздуха с мятой, росы на ботинках, и чтобы идти

по делам, от которых не стыдно.

Слыхал? Команда отечественных альпинистов в тридевятый раз покорила вершину горы Сумеру. Сумерки над среднерусской равниной. Скоро пожин-ужин, всем будет каша и сто грамм, и чего кто захочет еще. И станет ночь. Все сыты, спят, а утро не настает. Не настает! Я видел, как утро отворачивается — все чаще. Наше завтра — груз 200 — укладывается в брюхо кита, и как-то по-своему обживает местное ничто русский человек, а приглядишься — облик принял. Такой морфогенез. Ни воли, ни представления — одна головная вша. И ржа. Есть еще примеры.

Из земли прорастают храмы и цветут, если человеческие сорняки отделить от плевела вещей, в себе весьма возвышенных. Кнайпхоф, например, родил Кафедральный собор — спасибо ёёнова величества воздушному флоту и 1944 году от Р.Х. — облик принял. Здесь никого не жалко, а еще жальче себя: ни эллина, ни иудея, ни фонаря, ни аптеки с подходящим лекарствицем, ни весточки с берега — некому. Радист-от повесился давеча, не стерпел внегалактической скуки дрейфа на льдинках местного highball. А кому легко нести с рынка?

кто любит — молчит от боли.
кто радуется любви — обречен.
кто молчит — замышляет злое.
в молчании гибнет радость.

любовь примолкла
боль не замолкает

Хочу проснуться, от собственной тотальности очухаться, и сразу в лабаз — отметить такое дело.