Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Фантазия

Фантазия

Страницы: 1, 2

1. ЗНАКОМСТВО

У него была любимая женщина. Нет, ничего такого: Но у него, примерного семьянина, занятого бесконечными служебными делами, была любимая женщина. Он думал о ней всегда, оставаясь наедине с собой или в мучительно тихие бессонницы, ровно дыша рядом с крепко спящей, ни о чём не подозревающей женой — спокойной и флегматичной женщиной, которую, казалось, никогда и ничем невозможно было вывести из себя. Она до сих пор оставалась единственной женщиной в его жизни. Он привычно, размеренно, монотонно обладал ею в определённые жизненным расписанием дни.

А любимая женщина жила в невидимых уголках его фантазий. Страстно, нежно, горячо. И там, в их невесомости, она тоже любила его. Бескорыстно и по-доброму любила, радуясь его словам, успехам, поступкам.

Его любовь, слившись в одно целое с придуманным им образом, была для него по-настоящему реальной. Соединив сказку с повседневностью, он придал ей черты определённости.

Как ему удавалось раздваиваться? Он и сам не знал. Физическая оболочка, живая, что-то произносящая, находилась в его доме. Жила по-своему наполненно. И всё на первый взгляд шло хорошо.

Зато в фантазиях он давал себе волю! В них он всегда был с ней, только с нею. Он холил и лелеял её. Отдавал и принимал любовь и теоретически был готов ради неё на многие жертвы.

Жена: Она буднично, как по расписанию, вошла в его жизнь. По продуманному распорядку появились на свет дети. Она ничего, как и он, не имела против регламентации их жизни. Она поступала так, как присуще поступать примерной жене, верной и преданной избраннице, чьё совместное проживание на одной с ним территории и было разрешительно подтверждено много лет назад официальными печатями в официальных документах.

Она уезжала вслед за ним в длительные командировки, подбирала мебель для новых жилищ и рачительно вела домашнее хозяйство.

Он исправно нёс службу, постепенно поднимаясь по лестнице, ступить на которую хотели бы многие.

Он жил нормально. И даже хорошо. Спокоен, здоров, красив той не бьющей в глаза мужской красотой, о которой представительницы противоположного пола говорят «мечта» и безнадёжно вздыхают.

Его не привлекали романтические похождения-однодневки. С детства, с юности, всегда и везде, строго воспитанный властными родителями, он подчинялся. Он подчинялся обстоятельствам. Он жёстко подчинялся долгу. Стал его верным служителем, беспрекословно отодвинувшим личное на отдалённые фланги собственно жизни.

Только любимая женщина стала своеобразной кружевной кляксой на каллиграфически выписанном им нотном стане своей судьбы. Одновременно живая и абстрактная, она полонила его.

Последовательно строя своё благополучие, отгороженное от внешних потрясений частоколом негласных правил и приличий, он тем не менее, изредка оставаясь с собою один на один, метался, горел, тлел: Едва, зажмурившись, он обнимал любимую женщину — она ускользала, растворялась, распадалась. Её не было. И он не мог ничего поделать с собою. Он вообще в такие минуты не мог ничего. В бессилии изменить что-либо сегодня, сейчас, он вновь и вновь заставлял себя ждать. И ждал. Он яростно ждал!.. Кто бы мог подумать, глядя на него, что он создал в своей изящно вылепленной голове свой собственный мир. И происходят в нём невероятные события: Без неё он эмоционально угасал. И, преданный неписаным законам собственных убеждений, ждал.

В жизни любого из нас наступает момент, с которого всё и начинается. Вспоминая позже это начало, извлекая из памяти драгоценные мгновения, мы, ругая себя, произносим: ах, почему, почему я не помню подробностей, почему расплываются лица, почему непонятны слова? Ах, если бы я знал тогда, насколько всё станет другим, я бы не так встал, не так повернулся, не поспешил бы и сказал: Да, если бы мы могли возвращаться.

Как-то поутру в одном учреждении он, будучи в плохом настроении, столкнулся с милой миниатюрной посетительницей. Не извинившись, почти не повернув в её сторону головы, резко и даже высокомерно ответил на её незначительный для него вопрос.

Спустя недолгое время, на одном из многочисленных тогда общественных мероприятий, где он был по долгу любимой работы, они невзначай встретились. Несколько часов находясь рядом, они вынужденно познакомились и, несмотря на почему-то запомнившееся обоим предыдущее лёгкое трение, осадком упавше куда-то далеко в их человеческую глубину, с удовольствием по мере возможности перебрасывались словами.

Десятки ежедневных встреч не оставляют последствий, не влияют на дальнейшую жизнь. Может быть, и эта бы тоже растворилась в утреннем тумане, в городской толпе.

Однако на следующее утро, превозмогая свою гордыню, проведя очередную полубессоную ночь, в грезах которой фантом его любви парил уже более осязаемо, он позвонил ей, легко отыскав в справочнике неизвестный телефонный номер.

Сердце его учащённо билось. Лицо оставалось холодным и жёстким. Волнуясь за всё сразу, за вчера и сегодня, тщательно подбирая слова, он отчеканил:

— Вы произвели на меня впечатление.

«Впечатление, впечатление», — сумбурно повторяла она про себя, желая сказать что-то важное, ёмкое и не находя, не отыскивая этих так необходимых обоим слов.

— Впечатление? — весело переспросила. — Какое впечатление?: Ах, впечатление: — растерянно, счастливо повторяла она. Нет, не слово вошло в неё. Что-то другое потрясало, обволакивало её, чему она боялась дать правильное и точное объяснение.

Она всегда производила впечатление. Как всякая нормальная женщина, ощущая себя в жизни женщиной, производя впечатление, она становилась увереннее, энергичнее, красивее. У неё всё получалось. Она становилась другой, производя впечатление. И:

— Вы произвели на меня сильное впечатление, — тихо, по-прежнему твёрдо повторил он.

«Наверное, это и называется счастьем», — сказала она себе.

С первых секунд знакомства она вошла в состояние тревожного ожидания. Она волновалась и тосковала, ещё не догадываясь об истинной причине внутренней тревоги. А впереди — неизбежность расставания. Она трепетала и плакала. Она страдала. Битком набитый людьми зал приглушённо шумел.

Могло ли кому-то прийти в голову, если бы он даже очень внимательно посмотрел на её невозмутимое лицо, как ей горько и одиноко: Что ж, она была ему под стать.

Дома она тихо-тихо разрыдалась, когда уже спали её домашние, когда угомонился город за окном, когда всё задышало покоем и отдыхом.

Пребывая до утра в полусне, в полубодрствовании, она не совладала с собой. Обычно внешне спокойная и уравновешенная, она безудержно плакала. О чём были тихие ночные слёзы, первые слёзы в той новой жизни, куда она волею судьбы внезапно вошла?

Всё ещё было впереди. Время двигалось ей навстречу, но его энергию и трепетность она пока ощущала по старому измерению того времени, в котором пребывала прежде. Она не знала да и не могла бы ничего знать о предстоящем смятении и ожидании, долгом, постоянном ожидании, испытании на прочность, верность и на всё остальное, на что проверяют человека, и то далеко не всякого, жизнь и любовь: Да вот нужны ли нам эти изматывающие душу муки? Никто не ведает цены им. Никто не предполагает последствий: Ну и что! Сказав: «Вы произвели на меня впечатление», — он поселил в ней какую-то неясную беспочвенную надежду. Душа её затрепетала. Ёе эмоциональное одиночество не соизмерялось с её обычной повседневной жизнью. Она тоже безотчётно чего-то ждала. Он поселил в ней — она знала это — надежду ни на что.

Лелея свою небольшую, не очень-то сложившуюся семью, она не допускала мысли о возможности для себя интимных интрижек ради интереса, или приобретения опыта, или расширения кругозора. Она не думала ни о разводе, ни о новом замужестве. Сложилось — не сложилось: Неси крест свой, улыбаясь, внушала она себе время от времени, когда уж совсем становилось пусто на душе. Она верила в любовь.

А он: Он теперь существовал как бы отдельно от неё. Он просто был. Теперь и она была с ним. Жизнь для неё стала иметь другой смысл, иные оттенки, запахи и звуки.

Он привычно следовал своим расписанием, с образами и мечтами, связанными и с нею тоже — с той далёкой, незнакомой и неосязаемой.

По утрам он фантазировал, воображая неправдоподобные ситуации. Хотя они вполне могли происходить наяву — ведь обоих настроил на одну музыкальную волну один и тот же камертон.

Наверное, дождавшись её, ещё чего-то он, увы, уже не смог бы выдержать. Да и оправданны ли любые перемены, когда все основные, определённые давним расписанием хлопоты и заботы у него состоялись: Даже она, выдуманная, воплотилась в реальность.

На неё перемены обрушились неожиданно. Приподняв высоко над миром, они тут же безжалостно низвергли её в пропасть. Придавили невыносимой тяжестью. Как ей удавалось оставаться прямой и независимой под этим многотонным грузом? Пожалуй, дождалось своего часа действия то испытание, которое каждому из нас рано или поздно готовит судьба.

По тембру голоса в телефонной трубке он безошибочно определял оттенки её настроения. Не вникая в глубину, автоматически отмечал про себя. Он не задавался отвлекающими от привычного распорядка вопросами. В сторону, всё в сторону — и мысли, и чувства.

Параллельное течение их жизней иногда пересекалось редкой короткой встречей. Порой неожиданно он напоминал о себе. И тогда она, волнуясь, радовалась звонку, ничего, казалось бы, не значащим торопливым словам. Говорила что-то быстро, невпопад. А потом, после, перебирая в памяти разговор, краснея, корила себя, корила.

Её радость странным образом передавалась ему, вдохновляла, поднимала настроение, становясь неосязаемым, невесомым талисманом его успехов.


Она во всём оправдывала его и ждала. Чего-то всё ждала, ждала. Уходили месяцы, складываясь в годы. И лишь воспоминания были всегда с нею. Несколькими тёплыми октябрями он увозил её в берёзовую рощу. Подолгу глядел на неё, слушал нехитрые новости, молчал, бросал короткие, ничего не значащие реплики.

Шуршали листья. Горьковато пахло прелью. Звенела тишина.

Иногда они виделись в другой обстановке. В нечастые эти стремительные моменты его нежность не пряталась под внешней бесстрастностью. И цветы. Любимые белые розы, осыпали её с головы до ног. Становился он тогда самим собой, внимательным, хорошим и добрым. Таким, каким она рассмотрела, приняла, почувствовала его.

Скоротечным было то счастье.

— Работа, — разводил он руками, а лицо его вновь становилось непроницаемым. Он застёгивал на ходу то пиджак, то пальто, то куртку, то плащ — в зависимости от времени года за окном. Привычно чмокал в щёку, традиционно махал рукой, когда она глядела ему вслед из окна, и исчезал до следующего раза.

Нелепость раздвоенного существования не смущала его. Абстракция и реальность переплелись в нём, как корни старых, видавших виды деревьев, и он не помышлял о другом.

Как это ни странно звучит, но он тоже ждал. Почему он ждал разговоров с нею, её звонков, случайных встреч?

Обретая и теряя его, она измучилась. А может быть, просто устала, усилием воли выталкивая его из своей жизни и с вымученным счастьем впуская в неё вновь.

Она не отделяла его от себя. Но и ему было необходимо осознание её существования. Никто не делал решительных шагов.

Чаша терпеливого ожидания переполнилась горько-солёной водою грусти.

Наступила тишина. Так они расстались навсегда в первый раз.

У него БЫЛА любимая женщина.


2. ДИАЛОГ ЧЕРЕЗ ТРИ ГОДА

ОНА: — Ливень хлестал по стеклу так, будто это не привычная нам середина сентября, а сезон дождей где-нибудь в далёких субтропиках. Потоки воды обрушивались с неба на землю, и невозможно было представить другое состояние погоды. Весь мир превратился в завесу из воды и слёз.

Когда я читала что-то похожее, то всё написанное казалось мне ненастоящим, придуманным воображением автора.

Слёзы лились из моих глаз против воли. Обида и душевная боль в который раз навалились на меня.

Конечно, конечно же, причиной их в очередной и, скорее всего, не в последний раз стал он. Его неожиданный, как всегда, хотя и долгожданный, вихревой звонок унёс меня в сумасшедшую встречу, вырвал изсерой будничности и погрузил в такую действительность, когда всего остального вокруг не существует.

ОН: — Три года назад наши с ней отношения сами собой почти прервались. Нить-паутинка ещё связывала нас деловым телефонным разговором, мимолётной встречей на ходу.

Я сменил работу. У неё началась темно-серая полоса. До меня доносились отголоски: Вникать мне было недосуг, да и помощником в подобных делах я быть не умел. В конце концов когда-нибудь и неприятностям приходит конец, и всё как-то образовывается.

Моя жизнь принадлежала мне. Я привык сам ею распоряжаться. Я находился в расцвете лет. Успел немало, хотелось же большего. А чувства: И без них не умирают. Зато насколько спокойнее располагать собою, ни о ком не думать и вообще: не ждать никаких звонков! не вспоминать лицо! не видеть улыбку! не вслушиваться в неповторимый голос! Так лучше, убеждал я себя и наконец-то, подумал, что убедил.

На службе успех сопутствовал мне. Тылы первовзглядно были крепкими. А как обстояло на самом деле: Кому о том ведомо, кроме меня? Разве только она все понимала.

В тот период я жил легко, без сожаления отбрасывая в сторону, снова в сторону все, что могло спугнуть удачу или замедлить достижение цели. Романы и романчики на стороне не привлекали меня ни в молодости, ни тем более сейчас, когда пришла способность давать зрелые, взвешенные оценки людям и жизненным ценностям. Зато сам процесс, что и говорить, нравился. Представительницы противоположного пола по-прежнему интересовались мною, и это льстило. Однако связанных со всем «этим» хлопот я не любил, хотя одно-другое свидание в познавательных целях не считал большим грехом. К тому же каждая из претендующих на моё внимание пребывала в полной уверенности: она единственная. Глупые, самонадеянные попрыгуньи.

А долгие телефонные разговоры с какой-нибудь простушкой при должности! Как забавно по интонациям определять её волнение, смущение, возбуждение: Я развлекался.

Но в том же городе, под тем же небом, в каком-то получасе ходьбы от меня жила она. Я не забывал об этом даже во сне. Она: Она, вошедшая в меня воплощением несбыточной, романтической мечты и остававшаяся миражом до тех пор, пока я не повстречал её — реальную, настоящую, любимую, близкую, как никто другой на всём белом свете.

Я не думал о ней, зная, что в любую минуту, зимой или летом, ночью или днём, стоит лишь подойти к телефону: Всё станет живым, объёмным, осязаемым. Но нет. Я не звонил. Мне нравилось не звонить ей. Бог знает, почему я так поступал. Я не думал об этом.

Она пронзила меня собою. Моё отношение к ней: Его не проанализируешь, его не сравнишь ни с чем, не разложишь на основные и второстепенные составляющие.

Меня к ней тянуло — помимо моих убеждений, вопреки силе воли, подавляющей движения души. И одновременно мне хватало обычного осознания, того что она существует. Самообман?

Наверное. Иногда я максималистически откровенно занимался духовной экзекуцией. И вот тогда-то я признавался себе: я не могу жить без тебя и всё же живу. Мне хотелось кричать. Мне хотелось позвать её, обнять, прижать к себе. Мог ли я позволить себе подобные человеческие вольности!

В мыслях, лишь в мыслях я бежал к телефону, набирал спешно, судорожно, путаясь в цифрах, все известные мне телефонные номера, по которым она могла находиться. Я говорил нежности, объяснялся, с замиранием сердца молча слушал её мелодичное взволнованное «алло».

Страницы: 1, 2

Наверх

Время загрузки страницы 0.001 с.