Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Волчонок

Волчонок

Страницы: 1, 2

Волчонку с хрупким носиком посвящается…

I

Из-под земли…

На поверхность, где много места, и ветер с силой врезается в мокрую спину Большой горы. Знал бы ты, Волчонок, какие ураганы бушуют на той стороне от Мертвой чащи. Кто бы тебе рассказал об этом. Так легко покорить расстояние, перебороть себя и избавиться от всякой тяжести, да только ни так все просто в жизни у каждого Волчонка.

Маленький принц — ласковое философское существо — всплывает в ассоциативном ряду, он здесь конечно к месту. Да только ты, Волчонок, сам по себе стихия, не требующая сравнений, которой ни в коем случае нельзя петь песни. Волчата — особая порода; и любые откровения в их адрес также опасны для автора, как и если приручить их и сделать домашними. Сколько Волчонка ни корми, все равно в лес смотрит. Такова уж их природа.


Волчонок, чуть подросший, уже силен по сравнению с другими существами, и даже ластиться клыками. Он грациозен — одно загляденье, но иначе и быть не может, потому что без этого он — не он. Вся его жизнь — быть одному в большой стае, и делать все лучше всех, и думать только о себе и как быть лучшим.


* * *

Если на утро пойдет дождик, а он на самом деле обязательно пойдет, то его лоснящаяся здоровая шерстка, серая, а на прямых лучах солнца и вовсе синевеющая (на грудке родовой пушистый белый ромбик — его совсем уж отличительная черта внешности), намокнет, а потом подсушится и будет смешно торчать в разные стороны и цеплять придорожный репейник. В нем от взрослого волка уже больше, чем от беспомощных скулящих сосущих комочков, да только не стать Волчонку волком никогда.

Волчонок — это особая порода.

Волчонку — никогда не стать волком.

В этом его заклятие и магическая сила, привлекательность и обаяние. Уникальность, еще самому не понятная.

Говорит волчонок либо с восторгом, либо отстранено, либо с дрожью. А вообще его невозможно обидеть. В место обиды — порыв ледяного ветра. Холод. Заморозит кого угодно. Но при этом остается самым теплым пушистым существом. Бежит, спотыкается о коряжку, валится в траву, покрытую росой и снова мокрый весь. Фыркает, чихает, пытается отряхнуться, но лапки разъезжаются в разные стороны на влажной земле. Смотрит недоверчиво и чуть тоскливо; и невозможно тут устоять безучастному, так сильно хочется обнять его, прижать как можно крепче и поцеловать в мордочку. Показать ему, Волчонку, как он дорог. Протянешь ему открытые ладони, он обернется на них, носом поведет и скачет, повеселев, плюхается в них, утыкается носом. Нос такой влажный… Тискаешь его, и все хочется больше, зарываются пальцы в густую шерсть — уже не остановиться. А он дышит влажным дыханием прямо в ухо, ни о чем не заботится. Хорошо!


* * *

Волчат не воспитывают и не дрессируют; под них можно только подстроиться и аккуратно вести за собой, постоянно оглядываясь и привлекая внимание обычными чудесами. Хотя чудеса эти по большому счету Волчонку незачем. Каждую секунду он может развернуться и в лес, только спинка серая (в лучах синевеющая) видна из высокой травы и размашистая ритмичная поступь. Но, пересилив волнение у кончиков пальцев, окрикнешь его тихо твердо и четко — он уже рядом, покусывает за руку белыми не сформировавшимися клыками, от чего озноб эйфории по всему телу. И, главное, не думать, какой будет его следующий шаг.


II

Так проходят его дни и тянут за собой кое-кого, кому Волчата не дают покоя. Но рано или поздно Волчонок отправляется в первый свой дальний путь. Можно за ним таком отправиться вслед. И необходимо вести себя скрытно — Волчата не выносят жалости и дарственной помощи —, хотя нюх его тоже никогда не подводит. Он обязательно учует слежку, но вида не подаст — ему ведь страшно на самом деле и одиноко одному в этом пути.

Он бежит в сторону Мертвой чащи. Не хочется совсем туда бежать, а инстинкт зовет. Каждый Волчонок бегал туда однажды. С самого рождения они знают, что за Большой горой берет свое начала нескончаемая Мертвая чаща. Иногда в лунную ночь они беспокойно спят, и во сне скулят и нервно перебирают лапками, словно бегут туда и видят ее, как на иву. С первыми лучами солнца, просачивающимися в одинокую темную норку, все ночные видения исчезают, как будто бы начисто выжигаются теплым светом, и в красивой правильной мордочке Волчонка пусто…

Но, рано или поздно, инстинкт берет свое. Без того, чтобы очутиться за Большой горой в самом центре переплетения Мертвой чащи не будет ему жизни, как и без борьбы за свое превосходство. Ничего по-настоящему не беспокоит так Волчонка, как неизвестность и ужас Мертвой чащи, ни как добывать себе пропитание, ни правила существования в стае, ни будущее, ни настоящее, ни выбор совместимого с ним существа, который подарит радость. Даже прошлое существует только благодаря смутным воспоминаниям о встречах с Мертвой чащей, когда она еще была цветущей и зеленой. Живой. И такое было.


Волчонок бежит между вершинами Большой горы; уже крепкий ветер трепет загривок. Бежит чутко и смело — один, хотя знает, что за его спиной есть кто-то, кто поможет. Знает, виду не подает, не противится. Бежит еще быстрее. Волчата, если захотят, могут очень быстро бегать, быстрее почти всех остальных, но обычно предпочитают размеренный ход. Скоро виднеется подножие горы; спускается вниз — лапы скользят по мокрому камню, запинается и катиться кубарем. Падает, встал тут же на лапки и бежит, как ни в чем небывало, дальше, но слегка прихрамывая. Не заметил, как поранился, с ноги капает кровь. Он несколько раз лижет теплым шершавым языком рану и не переживает ни сколько. Волчонок не любит жалости, и в этом он честен: ни к себе, ни к другим. Он ненавидит недостатки, дефекты, уродство. Скалит клыки, когда встречаются ему на пути неполноценные и встречается избегать дальнейших встреч с ними. Волчонку никогда не стать волком, а если бы стал, то просто разорвал бы всех недоделанных на части, расчищая свои владения.

Но он поскуливает — боль оказалась слишком сильной, тягучей. Хочется ему помочь, и он позволяет с охотою. Лезет сам в ладони, ластиться. Он сам очень чуткий, прикосновения тонкие, аккуратные, и отдается волнам чужого тепла весь без остатка. И время летит тогда само по себе, пропадает из виду. Но где-то оно все еще есть, и Волчонок про него вспоминает, подает голос, выпрыгивает из ладоней, как ни в чем не бывало, и продолжает путь почти здоровым. Только вздымающийся белый красивый ромбик на груди оставляет следы недавних мгновений.

Прежде, чем отпустить его снова в опасный путь, , пытаясь утаить горечь от потери сладостных честных мгновений, хочется дать напутствие, не позволить ему, славному Волчонку, забыть себя, и для этого как-то наречь. Дать имя., такое, чтобы ложилось на него, как калька. Думаешь, а он уже торопиться, клыки белые разжал и дышит горячо. Тявкнет с такой интонацией: «Ну!? Пора уже, чего ты? Потом скажешь», — и отпускаешь. Волчонка ни с чем. И понимаешь, что лучше ему имени все равно не сыскать — Волчонок! В этом имени и есть его судьба.


III

Он маленький, неумелый. Не отличает Северной звезды от южной, и потому все время забирает вправо, сбивается с курса. Можно ему помочь, переставить лапки, куда надо, но так забавно смотреть на его умилительную самостоятельность. То туда побежит, к ручейку, где гора обрывается в бездонную пропасть, и с обрыва виден весь лес.

Красивый, густой, яркий, как в диснеевских мультфильмах (с блестками на кронах деревьев) — этот родной лес. Волчонок посмотрит, голову свесит в пропасть, лапой пощупает воздух, мордочкой поведет, втягивая чувствительным носом свежий аромат и побежит обратно. А там наткнулся на тупик: расщелина в скале заканчивается сухой поросшей мхом стеной, и только черная змея, извиваясь, заползает в щель. Опять повел головой и оглядывается в поисках помощи. Это забавно.

Конечно потом не выдерживаешь и помогаешь. Снова он на правильном пути к Мертвой чаще.

У одинокой стелящейся вдоль склона, словно высохший от старости удав, сосны волчонок встретился со знакомым. Еще издалека он почуял запах и стал напрягать зеленые блестящие глазенки (у волков глаза незаметны днем, потому что мешали бы охотиться, а ночью отражают любой малейший свет, чтобы загонять жертву в темноте, а у Волчонка все наоборот и еще иногда меняют цвет). Знакомых он определяет наверняка. Слегка оскалился, что-то вспомнив, но потом побежал навстречу, приветливо тявкая.

Это была, по всем внешним признакам и повадкам, представитель его породы. Волчата — это особая порода, но среди породы есть только один неповторимый, как рисунок на пальце или листе цветущего дерева, Волчонок, сам по себе, лишь похожий малейшими деталями на остальных. Эта особь, также ладно сложенная, как и он, с пушистой шерсткой на груди, маленькими ушами, узкой мордочкой и грустными черными глазами, находилась по одну сторону с Волчонком во время принюхиваний и приглядываний к соперникам по кокетливой игре. Часто они играли вместе, позволяя сопернику принюхиваться одновременно к ним обеим. А потом договаривались случайным взглядом, и кто-то продолжал игру, а кто-то, ничуть не расстроившись, уходил в свою нору до следующей такой игры. Вместе они могли быть гораздо сильнее и чаще всего выигрывали, хотя никогда не выказывали явно своих побед, питая гордые иллюзии соперников.

Иногда игра принимала иной ход. Кто-то из них допускал невнимательность, зазевывался, и ход игры оказывался во власти другой стороны. Тогда пощады было ждать не от куда. Противник был грубоват, и действовал напролом. Проигрыш становился ошарашивающим, словно струя ледяной воды. Тяжело! Не хватает силы, чтобы справится в одиночку. Но их двое, можно поскулить, уткнуться в бок. Волчонок, правда, более стойкий. Порычит лучше, чем скулить, хотя глаза все равно порются мокрой пленкой. А утешать он будет без осторожности, куснет за бок или макушку — помогает.

Встретившись, они потявкали друг другу, как это принято, и уж, было, собрались разбегаться, но Волчонок заметил на пушистом хвосте самки свежие следы от укусов самца. Волчонок оскалил зубы и несильно вцепился в след своими зубами. Самка взвизгнула и тихо заскулила, но не от боли, а, скорее, тоски. Она попыталась высвободить хвост, но вместо этого они вместе упали и покатились по склону по направлению маленького дождевого озерца. Бултыхнулись в воду и уже там расцепились. Волчонок вылез по каменистому скользкому берегу, подтащил совсем обессилевшую самку, и они стояли рядом, отряхиваясь и глубоко дыша. Он не мог понять до конца, чем вызвано такое его импульсивное поведение, или не хотел понимать. Но тут все стало ясно: к озеру, твердо ступая, подошел тот самый самец, который на кануне куснул самку. Он был большой и сильный, так на кого-то похожий (из снов или раннего прошлого). Волчонок нисколько не испугался большого самца, не смутился в отличие от мокрой самки. Он лишь выпрямил спину и еще больше разжег свои глаза; втягивал его звериный запах и осознавая, что тот занимается сейчас тем же.

Наконец, оставив встречных самих с собой, мы отправились в дальнейший путь, к Мертвой чаще. Естественно, Волчонок отправился один. Как это характерно для него. Мы: в смысле он и неотступно идущий по пятам, след в след, как тень в летний полдень. Красиво!

До Мертвой чащи было уже не далеко.


* * *

Солнце осталось за горой. Теперь родной сказочный лес, полянка, где часто играли в разные игры, одинокая норка — остались по ту сторону от Большой горы. Все это казалось теперь далеким и даже чужим, а по эту сторону ожидали незнакомая долина с Мертвой чащей. Здесь догорали отблески зарева потустороннего заката, и было понятно, что тьма, подвластная звездам и неестественно полной луне, уже победила дневной свет.

От ощущения близости неизбежного Волчонок еще прибавил бегу, хотя утомился неимоверно. Он быстро устает и на самом деле боится многих совсем нестрашных вещей.

Он не смотрел под ноги на выгоревшую траву, черными пятнами выстилающую подножие горы; его взгляд был устремлен на луну. Его удерживало, как магнитом, потому что опусти Волчонок взгляд вниз, уже обязательно бы увидел вдалеке редкие темные стволы и переплетение голых веток. Возможно, Мертвая чаща и не казалась Волчонку таким мрачным и по-настоящему страшным местом, если бы он никогда раньше там не был. Но он был. Очень давно, на сколько это позволяет его невеликий возраст, когда чаща была зеленая, цветущая, благоухающая, хотя такая же непролазная. Теперь она нагоняет холодный ужас не только на Волчонка, но и на всех, кому доводилось хоть краешком глаза ее касаться…


Если бы Волчонок поддавался дрессировке, ему было бы легче сейчас. Нельзя сказать, что он ей напрочь не поддается. Волчата без влияния сильных доброжелателей вообще бы не выбирались из своих нор. Они дрессируются, и даже благодарят за это, ласково тычась мягким влажным носом в твою шею. Но если забыть про аккуратность, или дрессировать в своих корыстных целях, то их прикосновение тогда зафиксируется крепким болезненным укусом еще не сформировавшихся клыков. И молодец, Волчонок, по делом им!

Как войти в Мертвую чащу, он не был научен, действовал наугад. Время настало, нет возможности теперь медлить.

Волчонок оглядывается по сторонам — ищет поддержки. Сзади, где возвышается Большая гора и кое-где, в расселинах проглядывает родной лес, полянка, где до сих пор тлел закат. Там медленно бродили грациозные существа, словно по саду золотого города с прозрачными воротами. Самки и самцы, красивые и унылые, бойкие и милые. Волчонок знал их всех, со многими проигрывал разные игры, рос и умнел. Он посмотрел на них, и от того стало как-то спокойнее и уютней. Хотя случись что, они слишком далеко, чтобы помочь. Потом он посмотрит вперед и увидит перед самым носом изгородь из скрюченных веток. От света луны они блестят, как будто бы вымазаны депрессивной серебряной пудрой. Освещаются только верхушки, внизу кромешная тьма, и приходится ступать медленно, шаркая по земле, чтобы не пораниться об торчащий сук или не запнуться. Почему нельзя было дождаться дня, когда все гораздо ярче? Ответа нет. Хотя…

Ночь сгущает краски и концентрирует ощущения.

Страницы: 1, 2

Наверх

Время загрузки страницы 0.0013 с.