Любитель цветов

АРАХНОФОБИЯ

Он не любил пауков, просто на дух их не переносил. Они мерещились ему повсюду, повсюду ему слышался шорох миллионов лапок, скребущих по поверхности. Он лежал под одеялом у себя в комнате, ему казалось, что вот-вот — и один из них свалится на него с потолка.

В ужасе он начал звать свою маму. Дверь в его комнату распахнулась, и он увидел огромного рыжего паука на пороге.

И тут он не выдержал. Схватив со стены месячный запас мух, перебирая всеми восемью лапками, он кинулся прочь. Пора было убираться из этого сумасшедшего дома.

БЛИЗОРУКОСТЬ

Анастасья Петровна Ким циклевала пол, когда неожиданно обнаружила на сковородке с яичницей стаю маленьких пушистых зверьков.

Анастасья Петровна Ким тут же схватила одного из них и поместила его под микроскоп. Заглянув в окуляр, Ким встретила прямой взгляд внимательных глаз.

Зверек некоторое время смотрел на нее, затем поменял цвет с коричневого на черный, вырвался и ринулся обратно на сковородку. Вокруг него собралась толпа, и он принялся что-то пискляво объяснять ей, после чего вздулся и взмыл к потолку маленьким воздушным шариком.

Вскорости все зверьки последовали его примеру. Долетев до потолка, каждый шарик лопался, оставляя после себя маленькое цветное пятнышко, и в скорости на потолке появилась надпись: "ОЧКИ!", причем черное пятнышко оказалось точкой к восклицательному знаку.

Анастасья Петровна Ким схватила очки и нацепила их на нос. Взгляд ее случайно упал на отрывной календарь, висевший на стене.

Анастасья Петровна Ким принялась РАДОСТНО циклевать пол — сегодня был ее день рожденья.

ВСЁ ВРЕМЯ ОДИН

Одному человеку всё время казалось, что он цветок. Поэтому когда его родители оставляли его в детском саду, он плакал. И потихоньку рос.

Одному человеку всё время казалось, что весь мир — театр. После школы он поступил в театральное — надо было же ему хоть где-то жить по-настоящему!

Одному человеку всё время казалось, что он влюблён. Он говорил об этом всем подряд, и так им надоедал, что все они посылали его с его любовью куда подальше. И он уходил — всё дальше и дальше — пока совсем не ушёл. Мне кажется, что где-то там, далеко он встретил девушку, которой казалось, что она влюблена... да, кажется так.

Одному человеку всё время казалось, что он способен читать мысли людей. Для этого он просто говорил людям то, о чём думал сам. И никогда не ошибался.

Одному, человеку всё время казалось, что ему всё только кажется. Поэтому он старался быть не один, и ему это удавалось... как ему казалось.

Одному человеку всё время казалось. Поэтому он однажды взял и перестал смотреть на часы. Честно-честно, целых два часа не смотрел.

Одному человеку всё время казалось, что писать рассказы каждый может. Так за всю жизнь ничего и не написал — всё ждал, пока другие напишут.

ЛЮБИТЕЛЬ ЦВЕТОВ

Однажды зимой я купил знакомой девушке полевые цветы. Я нес их на груди под курткой, потому что был уверен в том, что когда цветы видят только двое, это превращает цветы в нечто особенное, значимое для этих людей.

Продавцов цветов я за людей не считал: как можно продавать цветы за деньги, если те не имеют цены?! Одно время это так доставало меня, что я наслал на всех продавцов порчу, и все их цветы завяли. Торговцы в панике начали продавать цветы за бесценок, а они, попав к покупателям, оживали снова. Тогда особенно наглые торговцы стали требовать цветы назад, но, стоило цветам вернуться, они вновь сохли.

Сухие ручки продавцов судорожно перебирали жалкие деньги, увядшие лица с жухлыми глазками выражали крайнюю степень отчаянья... я так сильно смеялся, что один из продавцов заметил это и сглазил меня, после чего у меня в левом глазу распустился голубой крокус.

Сначала я хотел удалить его из глаза — ходил по врачам. Хирурги посылали меня к психиатрам, психиатры — к хирургам. Когда я возвращался к хирургам, те шли к психиатрам сами. И им помогали — ведь у них с глазами было все нормально, во всяком случае, до тех пор, пока я им на глаза не попадался.

Из-за того, что цветок распустился в левом глазу, я не обращал внимания на идущих навстречу девушек, чем возбуждал к себе сильный интерес. Так что когда, однажды, услышав за спиной странный шум, я обернулся, меня потряс вид огромной толпы молоденьких женщин, которые, заметив мое внимание к ним, быстро разбежались — все, кроме одной.

На мой вопрос, почему она не убежала, она ответила, что я ей нравлюсь, что во мне есть нечто особенное. Мы познакомились, она оказалась не очень умной, но очень милой молодой особой, и вечером того же дня, когда мы сидели вдвоем в темноте кинотеатра, сказала, что любит меня и поцеловала.

Цветок выпал из моего глаза в ее ладонь, и тут оказалось, что без цветка я — такой же, как и все остальные, и мы расстались с ней сразу же после сеанса, оба очень сильно смущенные произошедшим. Расстались навсегда.

После этого я пол ночи проплакал, а наутро обнаружил, что цветок вырос снова. Как все-таки странно, что счастье и несчастье в моей жизни так тесно взаимосвязаны!

Так же тесно, как и тогда, зимой, когда я нес под курткой цветы, чтобы подарить их девушке. В то время я был счастлив, и глаз мой выглядел обыкновенно. Я почти дошел до ее дома, когда неожиданно услышал просьбу о возможной материальной помощи, исходившую от молодого человека в два раза больше меня, преградившего мне путь.

Денег у меня уже не было, о чем я с радостью и сообщил ему.

— А что это у тебя ТАМ? — пробасил молодой человек, сопроводив свой вопрос сильным тычком в то самое место, где притаились цветы... Я скорчился как от резкой боли, представив, что стало с цветами. Потом осторожно, будто снимая швы, расстегнул куртку: два лиловых цветка были сломаны, три остались целы, все же сильно помявшись. Я поднял глаза на молодого человека. Тот ошалело, словно на страшную рану, уставился на цветы.

— Ты посмотри, что ты НАДЕЛАЛ! — со всей укоризной, на какую был способен, тихо произнес я. — Что ты СО МНОЮ сделал... — и медленно, чувствуя боль в своем сердце, побрел своей дорогой. Против чего молодой человек не возражал, — напротив, он даже немного отпрянул, уступая мне дорогу — наверное подумал, что я сумасшедший.

А оставшиеся в живых цветы девушка поставила в вазу, и они простояли в ней больше месяца, не засыхая.

ПРО ЗУБ

Жила была девочка, она любила мальчика. Когда они целовались, их зубы встречались, и передний зуб мальчика полюбил беленький резец девочки.

Мгновения, проведенные ими вместе, были прекрасными, казались вечностью.

К сожалению, долго это не продлилось, потому что девочке и мальчику пришлось расстаться. И девочкин резец загрустил, заболел... заныл. И, сколько другие его не уговаривали, кусать не хотел, а заболевал все сильнее и сильнее.

Тогда девочка пошла к зубному врачу, и врач убил его, а труп выбросил в урну.

Неизвестно, где воссоединились возлюбленные — на дне урны или в стоматологическом раю. Известно только, что на месте погибшего зуба поставили золотой памятник умершему от одиночества.

...Не знаю, что нелепее — золотой зуб или несчастная любовь.

ШАРФЫ

Потихоньку все начали сходить с ума. Потому что каждый раз он надевал новый шарф, ни разу не повторился ни рисунком, ни орнаментом.

Прошло два года.

Он уже боялся выходить на улицы зимой. О том, что у него никогда не бывает одинакового шарфа, уже знали все. Город у нас маленький... это было ужасно.

А потом однажды один хулиган сорвал с него шарф, и все увидели, что это был не тот человек, очень похожий, но все же не тот. Это был друг того человека. Просто все всегда обращали больше внимания на шарф, чем на того, кто его носит.

У того же, кто так всех разыграл, начались неприятности: сначала его выгнали с работы, потом от него ушла жена... в конце концов он просто взял и исчез, и никто больше о нем ничего не слышал.

А друг его до сих пор здесь, жизнь его нисколько не изменилась... разве что шарф носить не может — все боится, что его примут за кого-то другого. Зимой жутко простужается, и всю весну потом болеет.

ПОРТРЕТ СОВРЕМЕННИКА

Осенью, когда не осталось денег на холсты, а последний мольберт сломался, художница стала рисовать на стеклах своего окна. Рисовать, как это свойственно всем современным художникам, все, что придет в голову: портреты знакомых и незнакомых ей людей, натюрморты, пейзажи.

Один из ее поклонников, администратор местной художественной галереи, часто заходил к ней менять стекла. Хотя то, что она делала, считалось слишком оригинальным и не всегда пользовалось спросом, ему лично все ее работы очень нравились.

Художница ни разу не попросила у администратора ни денег, ни чего либо еще. Однако тот знал о ее бедственном положении, и при каждом удобном случае делал ей дорогие подарки, много подарков. Все, что угодно, кроме холстов.

Однажды, придя к ней в гости, администратор не обнаружил в окне ничего нового. Он промолчал: он знал, что художники — народ очень ранимый, и не хотел обидеть человека искусства бестактным вопросом.

Проходило время, а картина все не менялась. И администратор стал заходить к художнице все реже и реже — все труднее ему было убедить себя, что он является желанным гостем в ее доме. В один прекрасный день он не выдержал: "Сегодня или никогда!" — решил он. — "Я должен преодолеть эту неопределенность, должен узнать, в чем дело — пусть даже это будет последней нашей встречей!"

Пока он стряхивал со своей одежды засыпавший улицы первый снег, художница прошла в комнату. Войдя вслед за ней, администратор замер на пороге, потом медленно, впервые за долгое время, подошел к окну... наконец он обратил свой взгляд на хозяйку комнаты, и уже не мог отвести глаз.

На следующий день он не только, как обычно, сменил стекла, но и сделал еще кое-что: он наконец принес художнице мольберт и холсты. А затем разослал восторженные рекомендательные письма своим друзьям и знакомым, таким же как он, администраторам галерей по всему миру.

Скоро художница стала знаменитой. Когда она перестала быть оригинальной (а таковой она была исключительно из-за своей бедности), выяснилось, что она обладает огромным изобразительным даром. О том периоде своей жизни, когда она рисовала на стеклах, она вспоминать не любит, хотя, по слухам, и переписывается с администратором. О последнем же известно только, что после того, как они расстались, он распродал все стекла и закрыл галерею. В его доме осталось только одно изображение — на стене, в гостиной. Это фотография художницы, сделанная поляроидом.

А. И Б.

А. слепил снежок и кинул им в незнакомого Б. На что Б. подошёл к А. и, размахнувшись, ударил того по лицу. А. упал, а Б. ушёл. А. полежал некоторое время, потом поднялся, отряхнулся и тоже ушёл. Пятнышки крови остались на снегу, — снег, казалось, оттаял в том месте, где на него упала кровь.

Стемнело. А., Б. и мама сидели за столом и ели. А. и Б. ели с аппетитом, А. даже добавки попросил, а мама, хоть в этот час прохожих было не так уж и много, каждый раз вздрагивала и роняла ложку. Наконец она не выдержала, отодвинулась от стола и закурила.

— Ну и жизнь пошла, — отметила она, провожая взглядом очередные Большие Ботинки, — только и успевай, что уворачиваться.

— Ага, — сказал Б. А А. Вспомнил про то, что произошло сегодня, и промолчал — он являл собою молчаливое свидетельство. Добавки просить пришлось знаками.

Пора было идти на работу, ведь А. и Б. были чёрными как негры, и поэтому работали по ночам... а, может быть, и наоборот — неважно. Главное, что работа их им очень нравилась и работали они очень слажено, к ним на работу даже однажды корреспондент приходил, упал пьяный в сугроб. В газете потом была большая статья, а корреспондента уволили.

Светало. А. и Б. возвращались с работы. Обнявшись как братья, они танцевали греческий танец сиртаки, спотыкаясь в снегу точно пьяные. Впрочем, были ли они по-настоящему пьяны, сказать было трудно — ведь в Греции никогда не было снега... вино же, напротив, было всегда. Продолжало светать.

Мама обычно не спала, ждала их и нервно курила. Она была домохозяйкой, много смотрела телевизор и была очень нервной. А А. и Б. были чёрными как негры, и поэтому она замечала их только тогда, когда те ложились под свои белые одеяла. Тогда она тушила сигарету, выбрасывала окурок в снег и тоже ложилась.

Днём А. и Б. терпеть друг друга не могли. А. обычно шёл по улице и делал вид, что ему всё равно, когда на его пути появлялся Б., в компании таких же Б. как и он сам. А. обычно отводил взгляд, а Б. сплёвывал и смеялся ему вслед как скотина — на что А. лишь криво улыбался.

А по ночам А. и Б. являли собой образец самой искренней дружбы. Соседи очень любили ставить их своим детям в пример по ночам.

— Только послушайте! — говорили они детям, поднимая бледные указательные пальцы в темноте, и дети, и без того затурканные в школе, пугались окончательно и с головой прятались под свои белые одеяла.

В тишине было слышно, как тает снег — это работали А. и Б.

"Глупые соседские дети,

как коротки зимы

в городе вашем!.."

Вот. А однажды А. влюбился и перестал есть.

— Ешь, А., а то большим не вырастешь, — говорила ему мама.

— Мама, вы — волчица, — отвечал А., щёлкал зубами и улыбался. Но мама каждый раз всё равно продолжала накладывать ему полную тарелку снега — чисто символически.