Nuovo Vita

Размещаем здесь свои авторские тексты
Ответить
Mr. Jones
Сообщения: 30
Зарегистрирован: 02 апр 2010, 07:46

Nuovo Vita

Сообщение Mr. Jones »

Nuovo Vita*

Вещь была вещью. Эту нехитрую и в чем-то идиотскую истину очень хорошо усвоил некто Виталий. «Вееещщщщь», – любил с придыханием протянуть он. Касалось ли это автомобиля, телефона или кед, слово «вещь» покрывало все. Виталий любил хорошие вещи. Он не просто надевал их, говорил по ним, курил их и пил, он их любил! И еще Виталий любил «блеск», как само слово, так и физически-оптическое явление, оно вызывало трепет в его, не окрепшей пока что душе (должно заметить, Виталий был молод, ему не исполнилось и двадцати), к тому же в слове «блеск» как будто спряталось слово «бриллиант», которое Виталий тоже очень любил.Но даже больше этих слов, хотя в это трудно поверить, Виталий любил слово «Виталий», конечно же применительно к себе. Перед сном, уже лежа в кровати, Виталий начинал играть с этим словом, и мысли, уютно ворочаясь, трансформировали его в Витала, Витана, Виталиньку, почему-то в Витю, и иногда, вспомнив о победителе, победах и т.д. в Виктора. Наигравшись всласть с «Виталием», он переходил к слову «вещь», что занимало его надолго, оканчивалась же эта вакханалия материализма «блеском». Радостно и сладко засыпать под невнятные бормотания мозга, считающего твои бриллианты.
По поводу счета перед сном у Виталия была своя теория. Он искренне полагал, что и овец люди считали не ради непосредственно счета, а ради самих овец, ибо в те времена богатство измерялось в них. И ко сну их побуждалане монотонность цифр, но та совершеннейшая приятность, которая достигалась путем осознания (пусть и посредством фантазии) своего богатства и довольства.«Богатство» и «довольство».Именно эти слова замыкают пятерку любимейших в жизни Виталия. Перечесляя их по вечерам, он иногда шептал вслух, часто улыбался. В такое время одеяло источало какой-то иной, ни с чем не сравнимый аромат.
Виталик не любил утро. Это было плохое, зачем-то дождливое слово. Родители собирались на работу: папа – на завод, мама – в магазин, и своими шумными сборами тревожили его чуткий, легкий сон. Но также Виталик знал, что им нужно работать, нужно платить за учебу, нужно содержать его. Нужно вкусно кормить его и, конечно же самим тоже как-то жить. Он не осуждал их, он все понимал.
Виталик учился в университете и слыл там большим умницей, во всяком случае, среди своих однокурсников. Было здорово, усевшись в университетском дворике, под весенними лучами солнца, поговорить о ком-нибудь великом, блеснуть эрудицией, если же ничего не знаешь, то придумать что-нибудь этакое, всех удивить, потрясти, наврать, в конце концов! Или, еще проще, достать, как бы между прочим, дорогой телефон. Все ахают, хвалят телефон и так приятно грется в лучах его славы, так приятно быть его хозяином. Виталик благостно жмурился и авансом прощал родителей за утренние «проделки».
Обедал Виталик в кафе. Приличном, чистом и дорогом. Непременно дорогом. Там тоже все ему улыбались, как бы поощеряли его. Их взгляды говорили Виталику: «ты хорош», «ты двигаешся правильно», «ты классный!». Виталик нуждался в этом, он любил, когда его одобряли, любил, когда ему улыбались, а если кто-то был груб или мрачен, то Виталик уклонялся его, исключая из своей жизни.
«Папа последнее время мрачен и груб, – подумал Виталик, – о каких-то сокращениях болтает». Ему были неприятны эти разговоры, но папу исключить никак не возможно, он слишком ценен. И мама тоже. «Ничего, – утешал себя Виталик, – закончу университет, сразу в начальники – независимость, и много-много хороших, красивых, эксклюзивных вещей. И по утрам никто не будит, не мешает заниматься важным и нужным делом – считать бриллианты».
Папа и мама сидели на кухне, пили. Виталик видел их и слышал каждое слово.
– Он обходится нам слишком дорого, – сказал папа и насупился.
– И что же делать, дорогой? – напряженно спросила мама, сжимая стакан с прозрачной жидкостью.
– Придется поджаться. Будет ходить с дешевым телефоном и одеваться на колхозном рынке. Тогда, может, протянем. Глядишь, и завод восстановится. – Папа тяжело вздохнул и выпил залпом.
– Но дорогой, Виталик этого не переживет! Он привык к высокому уровню.
– Пусть отвыкает. – Папа был неумолим.
– Он откажется продавать телефон и вещи.
– Все это куплено нами. Или ты забыла, жена? Он много лет вьет из нас вервки, надоело.
Теперь будет как все. – Папа резко встал, пустая бутылка скатилась со стола.
Виталик чуть не выдал себя стоном. Что происходит? Он не мог взять в толк. Привычный мир рушился.
– Я в одном пальто уже пять лет хожу, а у него каждый месяц куртка новая. – Мама не только говорила, но и выглядела озлобленно. Язык ее слегка заплетался.
– Знаешь, жена, мы воспитали кровопийцу, он выжмет нас досуха, потом бросит умирать. Это не наш сын, это чудовище. Нам никогда, никогда не отделаться от него. Если только…
– Если только… что? Ну же, говори!
– Или мы, жена, или он. Третьего не дано. Либо он медленно, но верно убьет нас с улыбочкой, мучая, какон любит, либо мы покончим с ним. Быстро и навсегда. Мы породили монстра, мы и убьем! – Папа резко ударил дном стакана о стол.
Жена и муж глядели друг другу в глаза, и в силе этих взглядов Виталик прочел свой приговор.
– Задушим эту тварь во сне. Потом отвезем на свалку, бродячие псы довершат начатое. – Отец хихикнул, совершенно как безумный.
Виталик не мог сойти с места, шок распространялся в нем, почему-то зачесались пятки.
– Собаке – собачья смерть, – визгливо подхватила мама.
Папа отсоединил от гитары струну, мама, на всякий случай, взяла молоток. Их движения были преувеличенно верными и в то же время рваными.
Виталик, поскуливая, бросился прочь, и, не придумав ничего лучше, спрятался в шкаф.
Первым вошел отец, он был бледен, как новорожденная луна, за ним, семеня, с судорожно зажатым в руке молотком, в комнату проникла мать. Виталик вспомнил, как в детстве папа учил его именно при помощи этого молотка забивать гвозди. Ему стало жутко и смертельно тоскливо. Виталик понял, что пришла смерть, и что он заслужил ее. И оттого, что она заслужена, становилось легче. Почему-то вспомнил грибной дождь, цветные мелки на асфальте и как вкусно пах воздух. И еще радуга после дождика. Вспомнилась его первая поездка на велосипеде, и как он упал, и как папа и мама, такие ласковые, утешали его. Виталий закричал страшно, надрывно, но ни один звук не слетел с его белых губ. То был внутренний, самый жуткий крик. Когда уже нельзя отмотать назад, когда ошибки осознаны, но времени, чтобы хоть что-то исправить, уже нет. Когда слово «конец» приобретает зримые очертания.
Виталик с совершенной ясностью постиг свое заблуждение, свою трагедию. В эти короткие минуты он «испил чашу до дна». В памяти всплыли строчки:
«… он шел умирать. И не в уличный гул
Он, дверь отворивши руками, шагнул,
Но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
Он слышал, что время утратило звук...»**
Виталий обмочился. Ему стало невыносимо стыдно и мерзко за себя. Он выпрямился. Родители шарили под кроватью, свет почему-тоне зажгли. Мама шипела, как змея, папа монотонно ругался.
Виталий выдохнул и шагнул из шкафа в собственную смерть. Последнее, что он видел, это безумные, вылезшие из орбит глаза мамы и холодные, неживые, какие-то окаменевшие – папы. С его губ сорвалось: «Я говно!». Мир дрогнул, и тьма объяла его.
Виталий проснулся в своей постели. Под ним была мокрая, вонючая простыня. Родители собирались на работу. Светило солнце. Какое-то время он лежал молча. Потом выбрался из кровати и крикнул куда-то вверх: «Спасибо, спаибо за жизнь!». Сел на пол и заплакал. В ту минуту Виталий впервые почувствовал себя живым.

* — Новая жизнь
** — Бродский И.А. «Сретенье»
Ответить