CARITAS

Размещаем здесь свои авторские тексты
Ответить
Mr. Jones
Сообщения: 30
Зарегистрирован: 02 апр 2010, 07:46

CARITAS

Сообщение Mr. Jones »

Человек был брюнет. Рыхловат, бочки под свитером приятно округлены, бледности нездоровой, росту скорее длинного, нежели высокого. Глаза же весьма примечательные, большие, черные и ресницы пушисты до чрезвычайности. Глядишь в такие глаза и сразу ясно – перед тобой человек честный, немного грустный, и в общем – добрый. И кто бы в те глаза не глядел обязательно промелькнет мысль рассказать тому человеку какую – нибудь историю, в которой почему-то лицо рассказывающее является стороною потерпевшей, а в наиболее драматичных случаях – пострадавшей. Была какая-то железобетонная уверенность, что эти глаза не посмеются, но всенепременно пожалеют, и (ну а вдруг?) посочувствуют. Легко и радостно жаловатся этим глазам.
Вечерело, дул теплый ветерок. Николай Сердюк, приглаживая свою рыжую растрепанную ветром шевелюру, с робостью и явно заискивая жалобился Виссариону Самсонычу ( именно так величали обладателя роскошных глаз), Самсоныч же кивал участливо, не забывая при особенно крутых поворотах сюжета похлопывать себя по коленям. Дело было и впрямь нешуточное.
Буквально намедни Сердюк, отличный слесарь устроился в ТСЖ «Уютный угол» и все шло хорошо, работа, прямо скажем, была сытная и не больно пыльная, но Горзенко, гад ползучий, узнав об этом, донес на Сердюка, что он пьет, причем, натурально, запоем.
Хотя он, Сердюк, и это все знают, давно завязал. А если и выпивает, то – «маненько», сам же, вот уж бессовестный человек, занял его, Сердюка, законное место. (О том, что Горзенко не пил ни капли и работал много лучше, Сердюк благоразумно умолчал).
Он горячился все больше: «Да как такое можно!?» - гневался Сердюк, и, чем больше он распалялся, тем слаще улыбался Виссарион Самсоныч, и как-будто, тем больше и чернее становились его глаза, приобретая притом маслянистый блеск.
«Никак нельзя!» - кричал Сердюк.
«Никоим образом!» - вторил ему Самсоныч. Доказав (как дважды два четыре), что Горзенко мерзавец и интриган, Самсонычу и, прежде всего, самому себе, Сердюк как-будто успокоился. И даже откинулся на спинку скамьи (разговор происходил в парке). Как вдруг, не для себя, для Сердюка, вступил с речью Виссарион Самсоныч и доказал ошеломленному Николаю, что Горзенко не только мерзавец и интриган, но и он – Сердюк – много лучше этого индивида. И с такой художественной силой и, что главнее, «правдивостью» расписал несуществующие достоинтсва Сердюка, что бедный Николай, утопая в бархате виссарионовых очей, не только поверил всему сказанному, но и утвердился в мысли, что его образ жизни единственно правильный, да и вообще, есть его, Сердюка, мнение, и есть неправильное.
Домой Николай возвращался в настроении великолепном, и, едва зайдя в квартиру, напился страшно, ругал Горзенко, плакал, побил жену и дадже погрозил немытым кулаком звездам. Притом он поминутно приговаривал: «Я наведу порядок! Я человек большой. Уж все по-моему устрою». Когда же его уводила милиция, Сердюк буквально пролаял напоследок: «Я не абы кто!» После чего сознание покинуло его.
Тем временем Виссарион Самсоныч степенно откушивал в ресторане «Старая прага» в компани людей без имен, но с положением. В перерыве между только что «приговоренными» рябчиками и нежной сёмужкой, зашел разговор о гуманности. В свете которого Самсоныч поведал о своем недавнем разговоре с бывшим слесарем Сердюком, и не приминул отметить, что не только не погнушался, но и посочувствовал бедному Николаю, и даже вселил в него уверенность, похвалил его, пусть и сверх меры. Ибо гуманность, сказал многомудрый Самсоныч, это жалость, сочувствие и похвала, сплетенные воедино.
«А как же правда?» - спросил один из сотрапезников. «Правда?» - холеное лицо Виссариона скривилось, как от зубной боли. «Правда, мой друг, для сильных»
Еще долго продолжался неспешный ужин. Было приятно и уютно сидеть вот так. Сознавая, что ты не просто проживаешь, проедаешь жизнь, но и выказываешь гуманность, помогаешь людям. И даже отвратительный Сердюк вспоминался сейчас как человек действительно не лишенный дарований и, быть может, некоего колорита. Сладкая истома нежной волной накрыла всего Виссариона Самсоныча.
И лишь одна мысль,точнее слово, где-то в глубине его существа, не давала Самсонычу расслабиться полностью. Откуда оно пришло? И почему ему так неприятно, даже холодно от этого слова? Почему оно не уходит? Почему он слышит его в пульсации вен?
Виссарион Самсоныч резко встал, откланялся и пошел в клозет. Слово будто росло в нем, на глазах выступили слезы. Дойдя таки до клозета, Самсоныч кинулся к умывальнику и, пустив холодную воду, начал рьяно отирать лицо. Слово распирало его. Заболело сердце.
Оторвав руки от лица, он с ужасом уставился в зеркало. Губы, сухие, бледные и словно чужие, дрожали в нервном тике, биссеринки пота усеяли верхнюю губу. Глаза, такие чудесные недавно, были красны и полны муки. Виссарион напрягся неимоверно, сердце зашлось в жуткой нагрузке, как-будто он собирался родить, но не дитя, а нечто большее, родить слово. И вот, поддаваясь, губы раздвинулись в нечеловеческую улыбку, и прохрипели в лицо отражению: «Милосердие».
Виссариона обнаружили спустя полчаса, он блаженно улыбался и спал сном удивительным по своей крепости. Так, точно спал впервые за много-много лет.
Сердюк, в то же самое время, лежа на нарах, вынужденно соглашался с внутренним голосом в том, что не так уж он, Сердюк, и хорош. Поворотившись к сокамернику и вглядевшись в его черные добрые глаза, он принялся усердно, с каждым словом ощущая облегчение, сетовать на свою горькую судьбу.
Ответить