Ищете истинно русское знамя?! Берите же!
Добавлено: 30 ноя 2008, 16:41
Ищете истинно русское знамя?! Берите же!
Строчки "Углов зрения" родились на форуме МГИМО-84 как бы в ответ и полемику на размещенное там же шутливо-ироничное стихотворение Михаила Сипера "День неблагодарности". Вот его последний катрен:
Зимний ливень, кипящее лето -
Все вместит мой озлобленный стих,
А кому не понравится это,
Я начну вспоминать и о них!
Я опубликовал свое стихотворение и на Стихи.Ру. С ним логически связаны наши последующие рассуждения, а посему, чтобы не утруждать читателя отсылкой, повторю произведение здесь.
Углы зрения
Что ты, что ты, поэт, нам по нраву:
"Не кради! Не злословь! Не гневи!"
За покорность нам выдай лишь справу,
Что бывали в сраженьях и мы.
Что при том канапе не искали,
Коньяком не вводили в искУс
И подруг до небес возвышали,
Кинув под ноги белый бурнус.
Что обидчика звали не рожей,
Но достойным презренья лицом,
И любой понимал, что негоже
Быть при нас толстокожим ослом.
Что в дежурствах такси у подъезда
Чья-то пыжится мыльная спесь,
Нам же выше сокровищ всех Креза
Сбережённая в Искусах честь.
Любознательный читатель может сам посмотреть отзывы к произведению, а также ознакомиться целиком со стихоинициацией М. Сипера.
Там же можно увидеть, что слово "бурнус" оказалось незнакомым для форумистов. И тогда я привел оба значения этого слова, тем более что они имеют отношение к некоей скрытой символике стихотворения: 1. верхнее одеяние бедуинов из плотной шерстяной ткани, большей частью белой, – плащ с капюшоном; 2. женское пальто типа накидки с широкими рукавами.
Слово "бурнус" было обычным, расхожим для горожан России 18-19 веков.
Читаем в рассказе Н.С. Лескова "Воительница" (Сборник повестей и рассказов "Очарованный странник", М., "Худ. л-ра", 1983, стр. 51):
"Жалкая такая, бурнусишко старенький, стоит на коленочках в уголочке и плачет".
Или (там же, стр. 66):
"На другой день ворочаюсь опять домой, застаю ее, что она опять сидит себе рубашку шьет, а на стенке, так насупротив ее, на гвоздике висит этакой бурнус, черный атласный, хороший бурнус, на гроденаплевой подкладке и на пуху".
Пользуясь "бурнусом", хочу сказать следующее.
Николай Семенович Лесков – по-моему, самый великий из великих русских писателей, самый великий из великих русских рассказчиков, носитель и неповторимый выразитель великих чувств и мыслей простого народа и среднего класса, непревзойденный знаток быта русской жизни, самый русский из великих русских людей. Я даже не знаю, кого можно поставить рядом с ним во всей мировой литературе, в том смысле, что описания мельчайших подробностей у Лескова настолько плотны, органичны, функциональны, что читаются с огромным интересом; невозможно пропустить ни одной строки, ни единого слова, в то время, как у других авторов, кого бы то ни было, хоть у всеми признанных гениев, чрезмерная детализация вызывает отторжение, раздражение и желание "перескакивать".
Вообще-то говоря, мне никогда не нравилось склонение слова "самый" применительно к любым качествам, способностям, делам, творениям и деяниям какого-либо человека или к общественно-социальным явлениям. Читатель, надеюсь, в контексте всего эссе не будет слишком строг к моему максимализму в данном случае, пожалуй, единственному среди всех моих высказываний.
Читая у Лескова ту же "Воительницу" или же "Запечатленного ангела", я не раз всплескивал руками, хватался за голову и восклицал в упоенном восхищении: "Как он пишет! Как он пишет! Уму непостижимо!"
Говорят, что рукописи не горят. Но имидж и авторитет писателя, а также мнения всякого рода законодателей мод, читателей и просто зевак, могут, скажем так, пострадать от неосторожной искры или, того хуже, намеренного огня недоброжелателя, и, обугленные, даже через полтора столетия держать литератора в дискриминации его законных прав. Это – именно о нем, Н.С. Лескове. А намеренный "поджог" совершил в свое время не кто иной, как Дмитрий Писарев, знаменитый, авторитетный, но, как мы теперь понимаем, не всегда уравновешенный в характере своем, творчестве, оценках, критике.
В 1864 году выходит в свет роман Лескова "Некуда". Он был воспринят как злобный пасквиль на прогрессивное общественное движение и видных его деятелей. Итоги последующей травли писателя и подвел Писарев в своей статье "Прогулки по садам российской словесности":
"Меня очень интересуют следующие два вопроса: 1. Найдется ли теперь в России – кроме "Русского вестника" – хоть один журнал, который осмелился бы напечатать на своих страницах что-нибудь выходящее из-под пера Стебницкого (псевдоним раннего Лескова. – MAN) и подписанное его фамилией? 2. Найдется ли в России хоть один честный писатель, который будет настолько неосторожным и равнодушным к своей репутации, что согласится работать в журнале, украшающем себя повестями и романами Стебницкого?" (Д.И. Писарев, "Литературная критика", в трех томах, Ленинград, "Худ. л-ра", 1981; т.3, стр. 275)
Приговор этот немедленно приводится в исполнение: перед Лесковым закрываются все двери...
Так что, корни злостной, жестокой, печально знаменитой "совковой" нетерпимости к инакомыслию берут свое начало не в ленинизме-сталинизме, а уходят гораздо глубже.
Всего через два десятка лет с небольшим после Лескова (1831-1895) свершилась Октябрьская революция. Большевикам Лесков с его критикой "новых людей", неприятием революционного пути для России, с его склонностью к принципам эволюционного развития, не пришелся ко двору, в противоположность иным, скажем, Герцену, Некрасову, Чернышевскому. Потому-то Лескова и не было в школьных учебниках советского периода. Не знаю, есть ли в этом плане положительные сдвиги сейчас, но с большой долей уверенности могу предположить, что нынешние русские националисты, не те озлобленные, обкуренные и испитые юнцы, что называются скинхедами, не те фашиствующие на улицах молодчики, что избивают и нередко убивают бедных и несчастных иноземцев, вынужденных покинуть Родину ради куска насущного в России, но русские люди, искренне озабоченные судьбами Руси и глубоко задумывающиеся над животрепещущими вопросами, – и даже из них далеко не все, как представляется мне, знают Лескова в должной мере. Между тем русскость и православность Лескова настолько исконны, искренни, истинны и глубоки, что в настоящее время, по-моему, нет более подходящего литературно-идеологического стяга для доброхотного русского национализма, чем произведения Лескова.
Русской идеe ищете достойное знамя?! Берите же! Вот оно: Николай Семенович Лесков!
Строчки "Углов зрения" родились на форуме МГИМО-84 как бы в ответ и полемику на размещенное там же шутливо-ироничное стихотворение Михаила Сипера "День неблагодарности". Вот его последний катрен:
Зимний ливень, кипящее лето -
Все вместит мой озлобленный стих,
А кому не понравится это,
Я начну вспоминать и о них!
Я опубликовал свое стихотворение и на Стихи.Ру. С ним логически связаны наши последующие рассуждения, а посему, чтобы не утруждать читателя отсылкой, повторю произведение здесь.
Углы зрения
Что ты, что ты, поэт, нам по нраву:
"Не кради! Не злословь! Не гневи!"
За покорность нам выдай лишь справу,
Что бывали в сраженьях и мы.
Что при том канапе не искали,
Коньяком не вводили в искУс
И подруг до небес возвышали,
Кинув под ноги белый бурнус.
Что обидчика звали не рожей,
Но достойным презренья лицом,
И любой понимал, что негоже
Быть при нас толстокожим ослом.
Что в дежурствах такси у подъезда
Чья-то пыжится мыльная спесь,
Нам же выше сокровищ всех Креза
Сбережённая в Искусах честь.
Любознательный читатель может сам посмотреть отзывы к произведению, а также ознакомиться целиком со стихоинициацией М. Сипера.
Там же можно увидеть, что слово "бурнус" оказалось незнакомым для форумистов. И тогда я привел оба значения этого слова, тем более что они имеют отношение к некоей скрытой символике стихотворения: 1. верхнее одеяние бедуинов из плотной шерстяной ткани, большей частью белой, – плащ с капюшоном; 2. женское пальто типа накидки с широкими рукавами.
Слово "бурнус" было обычным, расхожим для горожан России 18-19 веков.
Читаем в рассказе Н.С. Лескова "Воительница" (Сборник повестей и рассказов "Очарованный странник", М., "Худ. л-ра", 1983, стр. 51):
"Жалкая такая, бурнусишко старенький, стоит на коленочках в уголочке и плачет".
Или (там же, стр. 66):
"На другой день ворочаюсь опять домой, застаю ее, что она опять сидит себе рубашку шьет, а на стенке, так насупротив ее, на гвоздике висит этакой бурнус, черный атласный, хороший бурнус, на гроденаплевой подкладке и на пуху".
Пользуясь "бурнусом", хочу сказать следующее.
Николай Семенович Лесков – по-моему, самый великий из великих русских писателей, самый великий из великих русских рассказчиков, носитель и неповторимый выразитель великих чувств и мыслей простого народа и среднего класса, непревзойденный знаток быта русской жизни, самый русский из великих русских людей. Я даже не знаю, кого можно поставить рядом с ним во всей мировой литературе, в том смысле, что описания мельчайших подробностей у Лескова настолько плотны, органичны, функциональны, что читаются с огромным интересом; невозможно пропустить ни одной строки, ни единого слова, в то время, как у других авторов, кого бы то ни было, хоть у всеми признанных гениев, чрезмерная детализация вызывает отторжение, раздражение и желание "перескакивать".
Вообще-то говоря, мне никогда не нравилось склонение слова "самый" применительно к любым качествам, способностям, делам, творениям и деяниям какого-либо человека или к общественно-социальным явлениям. Читатель, надеюсь, в контексте всего эссе не будет слишком строг к моему максимализму в данном случае, пожалуй, единственному среди всех моих высказываний.
Читая у Лескова ту же "Воительницу" или же "Запечатленного ангела", я не раз всплескивал руками, хватался за голову и восклицал в упоенном восхищении: "Как он пишет! Как он пишет! Уму непостижимо!"
Говорят, что рукописи не горят. Но имидж и авторитет писателя, а также мнения всякого рода законодателей мод, читателей и просто зевак, могут, скажем так, пострадать от неосторожной искры или, того хуже, намеренного огня недоброжелателя, и, обугленные, даже через полтора столетия держать литератора в дискриминации его законных прав. Это – именно о нем, Н.С. Лескове. А намеренный "поджог" совершил в свое время не кто иной, как Дмитрий Писарев, знаменитый, авторитетный, но, как мы теперь понимаем, не всегда уравновешенный в характере своем, творчестве, оценках, критике.
В 1864 году выходит в свет роман Лескова "Некуда". Он был воспринят как злобный пасквиль на прогрессивное общественное движение и видных его деятелей. Итоги последующей травли писателя и подвел Писарев в своей статье "Прогулки по садам российской словесности":
"Меня очень интересуют следующие два вопроса: 1. Найдется ли теперь в России – кроме "Русского вестника" – хоть один журнал, который осмелился бы напечатать на своих страницах что-нибудь выходящее из-под пера Стебницкого (псевдоним раннего Лескова. – MAN) и подписанное его фамилией? 2. Найдется ли в России хоть один честный писатель, который будет настолько неосторожным и равнодушным к своей репутации, что согласится работать в журнале, украшающем себя повестями и романами Стебницкого?" (Д.И. Писарев, "Литературная критика", в трех томах, Ленинград, "Худ. л-ра", 1981; т.3, стр. 275)
Приговор этот немедленно приводится в исполнение: перед Лесковым закрываются все двери...
Так что, корни злостной, жестокой, печально знаменитой "совковой" нетерпимости к инакомыслию берут свое начало не в ленинизме-сталинизме, а уходят гораздо глубже.
Всего через два десятка лет с небольшим после Лескова (1831-1895) свершилась Октябрьская революция. Большевикам Лесков с его критикой "новых людей", неприятием революционного пути для России, с его склонностью к принципам эволюционного развития, не пришелся ко двору, в противоположность иным, скажем, Герцену, Некрасову, Чернышевскому. Потому-то Лескова и не было в школьных учебниках советского периода. Не знаю, есть ли в этом плане положительные сдвиги сейчас, но с большой долей уверенности могу предположить, что нынешние русские националисты, не те озлобленные, обкуренные и испитые юнцы, что называются скинхедами, не те фашиствующие на улицах молодчики, что избивают и нередко убивают бедных и несчастных иноземцев, вынужденных покинуть Родину ради куска насущного в России, но русские люди, искренне озабоченные судьбами Руси и глубоко задумывающиеся над животрепещущими вопросами, – и даже из них далеко не все, как представляется мне, знают Лескова в должной мере. Между тем русскость и православность Лескова настолько исконны, искренни, истинны и глубоки, что в настоящее время, по-моему, нет более подходящего литературно-идеологического стяга для доброхотного русского национализма, чем произведения Лескова.
Русской идеe ищете достойное знамя?! Берите же! Вот оно: Николай Семенович Лесков!