Вторая половина

18 декабря у Ивана Ивановича умерла жена. За месяц болезни она ослабла и тихо лежала, укрывшись одеялом. Старшая дочка Нина часто забегала, готовила обед и оставляла необходимые лекарства, и Иван Иванович верил, что в этих импортных лекарствах — сила, которая вылечит Танюшу, потому что по другому быть не может. Но хмурым утром Танюша не проснулась. Громко заголосила Нина, обнимая бесчувственное тело, а сын Вася только сжимал и разжимал кулаки, и лицо его было по-детски обиженным и удивлённым.

Только Иван Иванович не плакал. Он не мог понять и не верил, глядя на заострившееся и потемневшее лицо жены, что её больше нет, не верил, потому что за всю свою долгую семейную жизнь он ни разу не оставался без неё, она всегда была рядом, тихо засыпала у него под боком, готовила завтраки, весело хохотала и ухаживала за ним, когда он болел.

Вокруг суетились какие-то люди, по-деловому распоряжалась Нина, а незнакомые пожилые женщины трогали его за плечо, утешая. Иван Иванович выходил курить на лестничную площадку, незряче смотрел на проходящих людей и ничего не ощущал внутри. На кладбище хозяйственно осмотрел памятник маленького Ванюши, их первого сына, навсегда оставшегося пятилетним, который погиб давным-давно, ещё до войны, положил букет, который кто-то дал в руки, а потом отстранённо наблюдал за церемонией. Дома долго ели и пили люди, Нина утирала уголком косынки глаза, а соседи говорили о Танюше, какой хорошей женщиной она была. "Была"— вдруг пронеслось в голове у Ивана Ивановича. "Как это была? Это как же, Танюша, как это была, это что же они говорят?" Иван Иванович встал из-за стола, зашёл в спальню, надеясь увидеть укрытую одеялом мирно спящую Танюшу. Но в комнате было пусто. В комнате не было привычного беспорядка, на тумбочке у кровати не стояли коробочки и баночки от обещающих чудодейственный эффект лекарств, и подушка не была примята, как если бы Таня только что вышла.

И Иван Иванович обнял подушку руками, вдохнул ставший привычным за дни болезни запах и впервые за всё это время заплакал.

А в воздухе пахло весной, и Таня, юная и прекрасная, с мальчишеской стрижкой, играла в классики, прыгая на одной ножке, а Ваня смотрел на неё и мечтал, вот бы смотреть на неё вот так вечно. И судьба улыбнулась ему, ведь после того, как ему разбили губу портфелем мальчишки с соседней улицы, Таня навсегда стала его. Они ходили вместе со школы, впервые поцеловались после выпускного вечера в подъезде и решили быть вместе всю жизнь. А потом была весёлая свадьба, занятия в училище и Ванюша, у которого были ясные Танины голубые глаза. И жизнь улыбалась им также весело, как Ванюша, пока не наступил страшный день. И Ванюши больше не было. А потом началась война. И было огромное желание вернуться домой, и пытка от разлуки с любимой женщиной, и горящие вокруг дома, и страх умереть, не взглянув в родные глаза. Но домой он вернулся живой. И наладилась жизнь, Ванюшин смех заменили голоса других детей, и Таня всегда была рядом. Заботилась о нём, давала мудрые советы, обнимала за плечи и тихо засыпала рядом. И уже пожилыми людьми они гуляли в парке, шуршали листьями и улыбались друг другу. Выросли дети, и уже переженились внуки, всё было тихо и спокойно. А теперь её нет. Нет и больше никогда не будет. И не кому жаловаться, потому что никому нет до него дела, только ей он нужен был, только ей, только она могла посмотреть так нежно и искренне, что все проблемы и донимающие болячки казались пустяками, только она могла накрыть его руку своей сухой ладошкой, только она уговаривала не переживать, только она могла накапать капли, так как надо, только она была нужна, только она и никто больше.

А когда выпал первый снег, Нина одела купленный к похоронам матери чёрный платок, опять по-деловому отдавала приказания, опять с хмурыми лицами сидели внуки, а сын Вася только сжимал и разжимал кулаки. И только Иван Иванович улыбался, а на лицо ему падали снежинки, потому что он видел, что идёт туда, где должен был быть — с ней, не разлучаясь ни на секунду. И он был счастлив.