Два дня

Небольшой пассажирский катер уносил горстку пассажиров на маленький островок, почти неиспорченный цивилизацией. "Почти" — это трактор, на котором доставляют продукты с пристани в столовую, дома отдыха, точнее, постройки самых разных периодов — от времен буржуазной республики до последних десятилетий — спрятавшиеся в лесу. По традиции все "население" острова, ну или почти все, выходит встретить катер, посмотреть, кто приехал, кто уезжает, поздороваться со знакомыми, встретить гостей, что, кстати, очень удобно для дикарей — сразу можно определиться на ночлег, здесь же встретив знакомых или комендантов. Это, в общем-то, единственное общественное мероприятие, остальная жизнь проходит где-то между пляжем, лесом и спокойным сном, который в первые же минуты пребывания здесь буквально сбивает с ног пропитавшиеся выхлопами организмы....Силуэт города удалялся с постоянной скоростью. Привычным движением она откинула волосы, но морской ветерок, усиленный движением катера, снова все перепутал и привел в одному ему ведомый порядок..."Так, кажется ничего не забыла: А вдруг еды не хватит?" Она посмотрела назад: милый, он смотрел на нее каким-то осоловевшим взглядом. — Тебе плохо? — Угу, укачивает, — улыбнулся он. "Нет, не может быть, — продолжала она взвешивать запасы. — Чтобы у меня — и не хватило! Творожный крем на завтрак, он персиковый любит. Всяческие разные колбаски, мяясы... Картошка, макароны, сосиски. Колбаски-гриль зажарим вечером на костре... Конфеты, шоколад, пирог... Фу, тут целую армию прокормить можно." — Ага, привык, понимаешь, на авто рассекать, от свежего воздуха дуреешь! Он подошел, обнял — так сладко замерло сердце, сегодня еще все впереди. — А тебе — нет?— Мне?! — Она усмехнулась. — За последние 7 лет я, кажется, один только раз не попала в шторм: уезжаю в шторм и приезжаю в шторм. Помнишь, Марика еще смеялась: по тебе барометр можно проверять. Так что, закалка. Я, между прочим, дочь рыбака! Он рассмеялся. Звук его бархатистого голоса будоражит, в крови резвятся и лопаются пузырьки как в стакане газировки. Бррррр...— Смотри, воон там, правее пристани, должен быть виден домик. — Она прищурила свои близорукие глаза, пытаясь рассмотреть то место, куда указывала ему. — Видишь? С треугольной крышей, он за елями...— Вижу... Это и есть тот самый? — Угу. А перед ним три ели, мы там заветный кинжик спрятали. Помнишь, я рассказывала, мы нашли и спрятали, как талисман, чтоб вернуться. Хе, детство...— Возле маяка рыбаки сидят. А на пристани народ собирается. — Если собачку белую видишь, значит комендантша уже пришла. Островок, который по берегу можно обойти за 2 часа, кажется охапкой зелени: высоченные ели так плотно покрывают остров, что издали напоминают мужскую прическу ? "все стрелки вверх". Стена леса начинается в нескольких метрах от моря, и лишь бетонный пирс и несколько мирно покачивающихся рядом яхт и лодочек нарушают иллюзию нетронутой глуши. Если не смотреть назад, конечно: от города отделяло 40 минут неспешной морской прогулки. Этот момент встречи всегда одинаков и, все равно, каждый раз веселит: вышедшие на пирс люди резко делятся на 2 категории. Уезжающие, прижав к себе сумки и другое сопровождающее снаряжение, кучкой толпятся у того места, куда поставят мостик, как бы опасаясь, что на катере места не хватит... Лица большинства из них красноречиво указывают на не зря потраченное время: опухшие мужские и раздраженные женские определяют степень остаточного опьянения первых и остаточного недовольства вторых. Что ж, каждому, какгрится, по способностям, от каждого — по стервозности. Вторая же категория, определенная ёмким словом "аборигены", представляет собой постоянных обитателей острова, то есть тех, кто живет здесь долее недели. Эта группа не менее живописна: загорелые спокойные лица, взгляд, полный превосходства, с которым они осматривают как этих гуляк-однодневок, так и только что прибывших, смягчается лишь встретив среди приехавших "своего", костюмчики по особой островной моде — максимум удобства и защищенности от тучи комаров, особенно активизирующихся к вечеру. — Это не тебе машут? Его голос привел ее в замешательство: увлекшись рассматриванием той самой живописной группы покусанных комарами "синеносых и красноглазых", она не заметила, что мостик уже поставлен и большая часть пассажиров ступила на твердую землю. — Альё-она! — Комендантша, эстонка лет 50, приветственно помахала рукой. — Я все смотрю, ты или нет. Вышла просто прогуляться, как всегда. Думала, может Кятлин приедет...— Здравствуйте. Да я давно собиралась. Вот выпросила пару дней, пустите пожить? — Конечно. — Сильви внимательно разглядывала возвышающегося рядом с Аленой молодого человека. Точнее, мужчину. — Знакомьтесь, Сергей. Сильви. — Он приветливо улыбнулся. Алена очередной раз отметила про себя, насколько располагающая искренняя у него улыбка. Вокруг со звонким тявканьем носился маленький белый клубок. — Няссу! Отстань. Конечно пущу. — Сильви перешла на русский. — Такая погода хорошая, вода теплая, даже грибы уже появились. Почему на пару дней? — Сергею на работу послезавтра. Он со спокойствием гужевой повозки взвалил на себя еще пару сумок с продуктами, которые передали комендантше через капитана. — Тебе не тяжело? Давай я за коляской схожу. — Голос Сильви выдавал ее волнение. Снова по-эстонски. — Вот, жду Кятлин и Марко. Он хотел еще вчера приехать, да вот подзадержался... А Сергей чем занимается? — Работает на железной дороге. А как Марко? — Да никак. Вот опять с девушкой разошелся. А я им занавески сшила. — Сильви вздохнула, бросив короткий взгляд на Алену. Им отвели традиционную комнату, ее любимую, с отдельным выходом. Тут все было пропитано девичьими мечтами и переживаниями, здесь она останавливалась всегда. Всегда, то есть каждое лето вот уже 7 лет. И в то последнее институтское, когда они с подружкой провели здесь целых полтора месяца. Полтора месяца веселья-страстей-страданий. Она не удержалась, захихикала в голос. — Я вспомнила, как приехала домой за продуктами через 3 недели. В коридоре — темно, а я была в белой футболке. Мама потом минут пять в себя приходила. Хе, вышла в коридор — а там белая футболка, белые зубы и глаза. Мы же своего загара уже не ощущали, а я все понять не могла — почему на меня в городе косились по дороге. Мама говорила, что у них дожди... А над островом — солнце. А потому что МЫ же здесь! Алена быстро распределяла вещи по вешалкам, продукты — в холодильник. Сергей деловито обустраивал быт: сдвинул кровати, переставил стол на маленькую верандочку, настроил приемник, подергал вешалку — крепко ли, потыркал выключатель. Расставляя пузырьки и флакончики на тумбочке, она незаметно следила за ним. "Хозяин... Все проверил, все наладил, будто собирается прожить тут вечность." Он же 90-килограммовой бабочкой порхал по комнате, что-то там рассказывая про своего сменщика, который не захотел с ним поменяться, чтобы дать им побыть вместе еще день, и про планы мести ему. Она смотрела, как он плавно перешел к впихиванию подушек в наволочки. — Подожди, я помогу. — Они устраивали ложе так спокойно, будто застилали супружескую постель каждое утро. — Давай шарахнем чайку, и на пляж? — Конечно-конечно, — согласился он. "Конечно, конечно" — повторял он все более низким шепотом, приближаясь к ней. В ее глазах мелькнула улыбка. "Ага, будильничек сработал". Сердце застучало сильнее. — Мужчина, я бы вас попросила! Руки прочь от гондураса! — От чего? Это откуда, это вот отсюда или отсюда? Она пыталась выскользнуть из его объятий. Но не очень усердно. Опустив ее на только что оформленную в лучших традициях пионерских лагерей кровать, он нежно поцеловал Алену. — Наконец-то мы добрались сюда. Ты рада? — Его глаза обжигали. — Я все еще не могу поверить... — Она обвила его шею руками. — Сейчас я тебя буду убеждать... Он сжал ее в объятьях так сильно, что перехватило дыхание. Сердце стучало все быстрей. Закрыв глаза, она растворилась в нем. Перестали существовать Он и Она. Есть только ОНИ — единое целое, вечное и неделимое. Единственная истина, существующая в мире. Время остановилось, все затихло вокруг... Но вот снова затикали часы на его руке, за окном зашелестела листва, во дворе послышался голос комендантши, разговаривавшей с какой-то женщиной. Он обнял ее всем телом, она почти не дышала, спрятав лицо на его груди... Несколько минут они молчали. — Убедительно... — Она хихикнула. — А на пляж? — Ты мне чай обещала. — Нахал какой. Ты, значит, валяться будешь, а мне — к станку? Он довольно рассмеялся. Она встала, подошла к окну. Сильный запах хвойного леса опьяняет, обоняние упорно пытается выделить аромат выхлопа или чего-нибудь цивилизованного, опасаясь скорой ломки от недостатка гадости в организме. Он лежал, закинув руки за голову. Обернувшись, она поймала его взгляд: нежный, довольный, в глубине затаился смешок. Прибавив выражению лица немного наглости и довольства, она направилась на кухню....Сюда не проникает городская суета, отсутствие телефонов и машин создает иллюзию полной оторванности от мира. Пустынный пляж, где она любила загорать в прошлые свои приезды, теперь немного зарос, и осока отгородила небольшие площадки, куда не проникал чужой взгляд. Вода оказалась холодной, но море так манит, а солнце обещает согреть... Он рассекал волны аки ракета, она же слегка поплескалась у берега. Потом они грели друг друга жаркими объятьями, потом снова купались нагишом, потом она заучивала наизусть каждый сантиметр его тела, а он развивал "память пальцев на примере женского организма". Вечером, проголодавшись, они с нетерпением ждали, пока сварится картошка, и он каждые 2 минуты пробовал ее готовность, в результате этих "проб" сразу получилось пюре. Алена, конечно, поворчала, а на его лице было написано неземное удовольствие, будто он слышит пенье райских птиц. Ночью с пристани они разглядывали огни города, такого близкого... Они были абсолютно недосягаемы здесь, это их мир, сюда не может ворваться ничто и никто... еще целые сутки. И можно выглядывать среди этих огней окна гостиниц, а там, слева, за портом, родные дома... Месяц, звезды, лунная дорожка, будто рассматриваешь картину, написанную неумелым художником — все детали вырисованы настолько четко, что пейзаж кажется нереальным. После вечернего чаепития они спокойно разделись, будто именно так все происходит уже много лет, она положила голову на его руку, он обнял ее. Они заснули сразу, почти одновременно. Ей снилось море и цветы. Он спал, мирно похрапывая, без снов. Утром он разбудил ее поцелуем... Сладко потянувшись, она пробубнила что-то вроде: "мммммммм. Сплю я..." Он же, предупредив: "Сейчас я тебе искусственное дыхание делать буду", по-мужски настойчиво прервал ее сладкую дрему... Активизировавшаяся с утра комендантша рассказывала островные новости, пока они умывались у колодца. Все так же по-хозяйски Сергей наполнил ведра водой, отнес их на кухню и о чем-то беседовал с Сильви, пока Алена заваривала кофе, строгала бутерброды.— Альё-она! Хе, Альё-оона...— Ну и чего ты дразнишься? Я это, я... Ну и о чем вы беседовали? — Да ни о чем. Я ей там розетку починил пока. Представляешь, у них тут проводка-то совсем старая. Чего не ремонтируют-то? — Хозяину дома это не надо. Ты, кстати, с моей несостоявшейся свекровью беседовал. — Уж очень захотелось съязвить. Она наблюдала за реакцией Сергея. Он все так же улыбался, глядя на нее. — Несостоявшаяся — не считается. Альё-оона... Они шли по тропинке: он впереди, она за ним. Тут все знакомо, исхожено, вот тут должен быть заросший мхом стул. Кто его сюда притащил — неизвестно. Может, это просто указатель. А здесь, под столбом, спрятана бутылка из-под колы. — Куда теперь? — он резко остановился, и она на полном ходу врезалась в него головой. Осмотревшись, она не узнала ни места, ни тропинки...— Господи, я не знаю. — Она растерянно смотрела на Сергея. Он же, обняв ее, шептал: "Эх, Сусанин. Его случайно не Альё-оона звали?" "Глупый, я готова идти за тобой без оглядки, куда захочешь..."Он уверенно направился по одной из тропинок. — Эта должна вывести на дорогу, с которой мы пришли. За эти сутки они не сказали друг другу ни слова. То есть, болтали о чем угодно. Но не сказали ничего. Она — зная, что не услышит того, чего так ждет. Он — зная, что не может сказать этого. После обеда его сразил здоровый сон, она же спустилась на кухню. Комендантша, будто ждала этого момента, тут же уселась за стол покурить.— Альё-оона. Ее всегда умиляла эта манера произносить ее имя. Так говорили только двое, комендантша и ее сын. Они так похожи, что по чертам лица Сильви Алена пыталась угадать, каким стал Марко теперь, почти 3 года спустя. — Марко так хотел приехать... Не получилось. Жаль. Он говорил, что все думает о тебе. Она вспомнила то самое лето, как они с Марко засиживались вечерами у крыльца, как он сторожил в окне кухни, когда она пройдет мимо в туалет, и, подстерегая ее на обратном пути, провожал к умывальнику и травил байки до самой двери комнаты. Как удивлялся, почему не рассмотрел раньше — знакомы уже несколько лет... Как потом она сбежала с первой же недели учебы, как он взволновано встречал ее на пристани, как впервые они остались вдвоем в одной комнате... Как они жили в доме лесника, и пока он работал в лесу, она со старушкой-эстонкой готовила обеды, объясняясь при этом практически на пальцах. Как потом та самая комендантша устроила скандал, потому что боялась всяческих осложнений — от национальных до семейных. Как по возвращении в город она месяцами ждала его звонка, а потом специально подгадывала время, когда он заканчивает работу, чтобы оказаться вблизи проходной фабрики, где он работал... А потом приезжала отдыхать на пару дней на остров, останавливаясь в других домах, пряталась от всего этого семейства... Как через пару лет Марко, какой-то потрепанный, с лицом молодого страдающего алкоголика, признавался ей в любви и просил стать женой, как комендантша, встретив ее в автобусе, буквально умоляла прийти к ним в гости, а потом звонила ей, выспрашивая, как дела, не вышла ли еще замуж..."Я для тебя — лишь летнее приключение." В то первое лето Марко горячо уверял ее в постоянстве. "Я была для тебя лишь летним приключением." Потом он уверял, что ошибся, и теперь-то он знает, ЧТО она для него... Не поверила. Да и как могла? И вот теперь комендантша выспрашивает, не замужем ли? Не придешь ли в гости? Описывает все мыслимые и немыслимые достоинства сына: сам стирает, убирает, готовит, даже стрижет всю семью... Она слушала, не слыша. В голове крутилось лишь "летнее приключение"... "Я могла полюбить Марко тогда, я была готова... он не захотел, не позволил. Я люблю другого... Я люблю, одного, единственного. Навсегда." — Да, конечно, я обязательно позвоню. Передайте привет. Конечно, я приеду еще. Спасибо. Она бегом поднялась по лестнице. Сергей все еще мирно спал. Глотая слезы, она легла рядом. Он, не открывая глаз, обнял ее. "Любимая", шептал он, пряча лицо в ее волосах. "Любимая, любимая..." Почувствовав губами ее слезы, он сильнее прижал ее к себе. "Любимая..." Она плакала о том, что их время кончается, что через 2 часа катер, что он ничего ей не скажет, а она ничего не услышит... Что она ничего не ждет, и оба они знают, что это навсегда. Он шептал ее имя как заклинание, призывая время остановиться... Презирая себя за слабость, за то, что не смог остановиться, когда понял, как это серьезно. За то, что и сейчас не может отказаться от своей привычной жизни, семьи, дома. За то, что никогда не откажется от нее. За то, что так и не смог сказать ей, как сильно он любит, как дорога она ему, как ничтожна и пуста жизнь без нее. Как он боится этой пустоты....Силуэт города приближался с постоянной скоростью. Привычным движением она откинула волосы, но морской ветерок, усиленный движением катера, снова все перепутал и привел в одному ему ведомый порядок... Они сошли на берег. Увидев на стоянке машину, в целости и сохранности, он коротко вздохнул.— Ага, волновался-таки! — Бодро хихикала она, усаживаясь. — Усе у порадке, шеф! Трогай, сказал Штирлиц радистке Кэт, — чувство юмора всегда служило ей достойным щитом. Он рассмеялся, ему нравились ее присказки, анекдоты, рассказываемые с неповторимым артистизмом. Пристегнув ремень безопасности, она положила руку ему на бедро. Слегка сжав, продолжила: — Кэт потрогала и сказала: ого!Он чмокнул ее в висок, и повернул ключ зажигания. Мотор заурчал, и все снова встало на свои места. — Нне знаю, я позвоню. Видишь, завтра приедет Жека...,— ответил он на вопрошающий взгляд Алены. Сердце сжалось, по телу будто прокатилась холодная волна. Привычный безмолвный вопрос, ожидаемый ответ...— Я позвоню, — сказал Сергей, целуя ее на прощанье. Она шла к подъезду, размышляя о том, что надо позвонить подружке и сходить куда-нибудь развеяться.Он подъезжал к дому, предвкушая встречу с семьей. "Дочка, наверное, уже вернулась от тещи. Надо сказать жене, чтобы не забыла на завтра купить мне сока... Жека приедет."