Письмо

Маша учит французский...

"J’ecris une lettre a mon ami... ",— раз за разом повторяет она.

Беспорядочно скачущие мысли на русском мешают запоминанию чужих слов.

В Машиной жизни произошли изменения. И теперь она учится всему подряд. Первое месте, конечно, — языку, на котором говорят в стране, куда послали ее то ли судьба, то ли ожидание нового в ней. А может, к этому подтолкнула словно сросшаяся с ней многолетняя внутренняя безнадежность.

Единоличная борьба с нею и заставляла Машу, чтобы совсем уж не упасть духом в ее тогдашней весьма пессимистической ситуации, делать оптимистическое лицо: хорошо, мол, у меня все, даже отлично и... просто замечательно...

Маша пытается разобраться в незнакомой грамматике, в произношении непривычных звуков, быстрее сориентироваться во всех этих новшествах. Она вроде бы довольно старательная ученица. Однако знания приходится по чуть-чуть отвоевывать и у книжек, и у памяти... Порой кажется: ура, ОК!!! А зачастую Маша ну никак не может заставить себя повторить пройденное, открыть хотя бы одну из полезных обучающих книг. Они заняли чуть ли не половину сумки, когда Маша неслась сюда как угорелая, то ли догоняя упущенное время, то ли наверстывая недополученное...

И вот теперь книжки лежат в комнате на самом видном месте постоянным напоминанием о долге и перед понадобившемся вдруг языком и, конечно, перед собой...

Эх-х-х! Разобраться бы по-нормальному хотя б в одном из этих пособий — ей бы хватило. "На всю оставшуюся жизнь..." — про себя, несколько грустновато шутит великовозрастная ученица.

"J’ecris une lettre a mon ami, — медленно читает Маша. — Я пишу письмо моему другу..." — переводит она и задумывается. В голове появляется яркая картинка-иллюстрация, естественно, с Машей в главной "роли".

Будто бы это она пишет кому-то письмо...

Маше хорошо там — в выдуманном синем вечере. Она как бы одна в мире, уединившаяся в уютной комнате за столом с листком белой бумаги и почему-то красного цвета ручкой.

Картинка получается четкой и тянет за собой воспоминания.

Мысли, мысли... Сколько их сразу... Они и помогают, и мешают, и загоняют в тупик из вопросов, ответов, сомнений, надежд... Вот и сейчас в ней фильмом прокатывается чуть ли не вся ее прошлая жизнь.

Раньше, очень давно, в детстве, Маша часто писала и получала письма. Она разглядывала на почтовых штемпелях даты отправлений, представляла, сколько путей проделал каждый конвертик и сколько чего он повидал при этом... На письма Маша отвечала быстро, никого не забывала поздравить с праздниками или днями рождений... И о ней помнили тоже...

Теперь личные адресаты присылают нечастые электронные весточки... Но и это хорошо, а главное, происходит быстро-удобный обмен информацией. Печатные слова на экране ноутбука читаются легко, нет непонимания почерков... И это большие плюсы... Но чего-то в них не хватает, в этих быстрых сообщениях времени развитого прогресса... И Маше понятно, чего. Конечно же, тепла, душевности, человечности. Потому что спрятанные в конверте строчки — как ни крути, а по-своему живые. Электронные, что бы ни сообщали, — выглядят официально и холодно. Они собственность машины, живущая в ней же... Но лучше уж так, чем совсем никак...

Настоящие "письменные" письма — это все-таки здорово. Всякий раз, вынимая из ящика обширную почту мужа, Маше хочется взять в руки адресованный лично ей бумажный четырехугольник...

А может?..

— Так-так... Надо проявить инициативу — написать самой!.. Кажется, это неплохая идея, — Маша опять задумывается.

Кому же все-таки писать?

Маша увлекается, начинает выбирать... Кому? Кому вот прямо сейчас она расскажет о себе? О своей новой ситуации — как есть, без напускной веселости, без преувеличенной жалостливости? И, конечно же, без всяких там выдумок-приукрашиваний?

С кем ей хочется поделиться не очень-то затейливыми домашними новостями? Кому написать, чтобы не пожалеть спустя время? Чтобы быть уверенной — адресатка обрадуется весточке, а все, что прочтет, примет без иронических комментариев или домысливаний?

Маша снова представила себя комнате... На воображенном почтовом листочке "зависло" старательно выведенное ею одинокое слово "Здравствуй..."

Реальность вернула Машу к французскому. Сегодня она занимается им, основательно расположившись на специальном "загорательном" кресле из пластика, в небольшом, ею же ухоженном, саду. Вокруг рабочий беспорядок: книги, тетради, ручка с карандашом, закладки... В нем Маша легко ориентируется, а вид у нее довольный — работаем-с, изучаем-с...

— Вот послушай, пожалуйста, — обращается она к мужу. — "J\’ecris une lettre a mon ami... "

Муж снисходительно улыбается, несколько раз просит повторить новые для Маши звуки. Таким образом он добивается от нее относительной чистоты произношения. Маша послушно выполняет задание и перелистывает еще одну страницу учебника.

В книге немало интересного. Маша частенько, но бессистемно заглядывает то в один урок, то в другой: вот это хорошо бы выучить, и это, и это! А то — ну просто необходимо знать уже сегодня... Ее настроение туманится неуверенностью в своих способностях, в гибкости памяти...

Ну как же, как все это запомнить!

Сейчас она боится сама себя и потому без конца отвлекается.

Сад полон ароматов — отцветает жасмин, распускается лаванда...

Маша заставляет себя ничего этого не замечать, и, кажется, не обращает внимания ни на солнце, ни на море, ни на будоражущий настроение солоноватый ветерок... У нее есть дело, ей надо работать... Она уткнулась в учебник французского.

"J\’ecris une lettre a mon ami... "

Над головой поблекшая небесная голубизна — точь-в-точь цвет ее любимого детского сарафана. В летние каникулы Маша не вылезала из него. Она была в нем, и когда они с Инкой день за днем исследовали окрестности микрорайона, в котором недавно получили квартиры их родители...

Маша почувствовала щемящую грусть:

— Какое же это было хорошее время...

Сколько воды утекло с тех пор... Сколько было событий... Как далеко они сейчас — и детство, и старый двор, и провинциальный город. Почему-то именно в детстве хочется из родных мест уехать в иные края — чем дальше, тем лучше... В детстве восторженно мечтается о разных странах, о великих столицах, новых знакомых... Хочется быть везде сразу и только иногда, в форме победителя, с флагами и фанфарами навещать дорогие сердцу места...

И вот вдруг покидаешь свое прошлое, ищешь и, кажется, находишь новое будущее. И живешь в нем, как в настоящем...

Но как бы ни складывались потом обстоятельства, за счастье считаешь поскорее вернуться туда, где была другая жизнь. Хотя бы ненадолго приехать, а, может... и навсегда. И поспешно закрываешь окна памяти подобно компьютерным файлам... И молчаливо плачешь от навеянных воспоминаниями эмоций, и делаешь вид, что все хорошо, и сожалеешь, и радуешься, и беспокоишься за всех близких сразу, и оставляешь в себе эмоциональные всплески и молчаливые слезы... А хочется одного, чтобы хорошо было там... Дома... Тогда и здешняя жизнь устоится быстрее.

Настроение Маши вновь меняется. Родные места навсегда остаются родными. Их и любишь, и терпишь, и... Ой, что-то захотелось тут же оказаться там, в небольшом и пыльном далеке.

Но и она сейчас далеко. Она в прекрасном городе, который омывает прозрачное море... Вот уж где почти всегда хорошая погода... Из чего следует, что настроение ее тоже всегда должно быть хорошим... Но это не закономерность... Качество настроения для теперешней Маши величина непостоянная. Она бы и рада пребывать в беззаботности с утра до ночи и с ночи до утра... Да вот не получается. Вечно в ней полным-полно тревог и тревожности. Она ведет диалоги сама с собой, однако настроение — штука капризная, меняется от самой незначительной мелочи.

Лучший вариант — когда день складывается без взлетов-волнений.

Они ее измучили, эти самые беспокойства, минувшими осенью и зимой.

Сейчас ей куда легче... Лето, цветы, загар местной жительницы...

Сейчас Маше намного легче...

Уже не страшны утра, когда, просыпаясь, она вслушивалась в себя:

— Ну, как я сегодня?..

И если к тому моменту стихали эти жуткие ностальгические волны, размеров которых не представишь, пока не испытаешь на себе, мир для нее был прекрасным и день, и даже несколько дней... А потом опять накатывалась тоска, хотелось сбежать домой, в ее безалаберный городишко районного значения. Тянуло на свою кухню, к своему телевизору с совершенно дурацкими шумными программами... В такие дни кинжально-остро ей требовалось выплеснуть из себя эти молчаливые стоны души, или хотя бы просто выговориться. Выговориться, выговорится... Конечно же, только выговориться — ничего больше. Не надо ей ни ответов, ни советов... Но... Жалея себя, выговаривалась себе же. Писала в тетрадке плюсы-минусы. Боролась с тоской и невыполненными долгами, которых с каждым новым витком размышлений-анализов приживаемости становилось больше и больше.... Маша старательно считала кому и что должна и вдруг понимала, что с ней не все в порядке. Что она то ли уже больна, то ли заболевает. Тогда срочно брала себя в руки, искала и находила поводы для радости. А здешний мир, кажется, опять был прекрасен... Разум требовал деятельности. Дела тут же находились.

Потом вновь множила-отнимала плюсы-минусы. И вроде бы опять ни о чем не сожалела.

Маша знала, что нужно просто жить — хотя бы по привычке, нужно терпеть себя и ждать, и никогда не торопиться с принятием решений или деланием выводов. А там будет видно... В мире всегда все меняется... Придет что-нибудь другое, непременно лучше нынешнего... И она, конечно, опять будет радостной изнутри.

В те месяцы ей приходилось жить, улыбаясь.

Только вот писем писать тогда никому не хотелось никаких — ни "нормальных", ни электронных. Потому что рано или поздно грусти-печали пройдут-развеятся. И совсем не нужно, чтобы они помнились кем-то еще, потому что чужие проблемы другие люди почему-то помнят дольше своих...

Ну а личные письма — это сокровенные документы. Сокровенное нужно беречь в себе.

Проходило время...

Как замечательно, что к сегодняшнему дню Маша почти переборола свои метания, перетерпела, можно сказать, перемогла себя. Настраивает себя выдержать и дальнейшее...

Время помогает переносить испытание новой жизнью. Это правда, время, как врач. Сейчас ей, конечно же, намного, намного легче...

Лучше ей сейчас, кто спорит... Еще бы язык подучить, хотя бы на троечку для начала... Господи, но ведь не глупая же она! Дома всегда считалась хорошим специалистом, вела сложные проекты, направленные на развитие региона. Правда, разнокалиберные комиссии, с помпой приняв эти проекты, навсегда исчезали из виду проектировщиков. На смену им приходили новые комиссии, а в регионе все оставалось по-прежнему, и реализация проектов откладывалась до лучших времен. Ее группа получала новое задание и все повторялось... Так вот и обретались... Работа из дела жизни превратилась просто в работу...

А Маша увлеклась психологией. Вечерами и по ночам, в любую свободную минуту она зачитывалась психологической литературой. Сначала хотела изучить себя. Оказалось, что изучала общество.

И тут подоспела перестройка с ее недолгими обещаниями ...

Опять уходило время, опять ничего не менялось к лучшему. Однако мало-помалу кое-какая цивилизация докатилась и до Машиного города. Здесь она выходила замуж, здесь растила двоих детей.

Брак ее был безумно скучным, длился как бы по инерции. А когда супруг внезапно умер, Маша почему-то долго не могла выйти из депрессии...

Справиться с переживаниями помог... прогресс. Маша в кредит купила компьютер. Когда выросших к тому времени детей не бывало дома, она занималась изучением психологии уже с помощью электроники.

Она-то, собственно, и перетащила Машу вот в этот самый сад, где она и усердствует над книжками с объяснениями чужого языка...

Маша родилась неравнодушным человеком. Перестройка буксовала, превращаясь в ни то ни сё... Теряя надежды, люди мрачнели и... "размагничивались". Проектов теперь почти не было, и от нечего делать Маша стала психологом-практиком. Ее знания в этой области неожиданно для нее самой поддерживали других, учили обретению хоть какой-то уверенности в текущем моменте. Она помогала... терпеть.

Электронный прогресс тоже не дремал. Там всегда можно было отыскать что-то новенькое. Так вот "гуляя" по интернету, Маша наткнулась на психологическую интернет-газету и... написала, конечно же, с психологических позиций, свое видение происходящего в стране и о том, что при этом чувствует человек, и как он приспосабливается к таким "переменам".

Маша очень удивилась, когда получила предложение о сотрудничестве с этой самой газетой. Оказывается, ее точка зрения, сформировавшаяся в российской "глубинке", вызвала дискуссии специалистов.

В общем, долго ли коротко ли сказка сказывалась, Машины интернет-статьи перевели на другие языки. А потом ее как "здравомыслящего автора" пригласили на конгресс — за границу отечества.

Там она и познакомилась с профессиональным психологом, находившемся в вялотекущем бракоразводном процессе. Был он на тот период кем-то вроде сапожника без сапог. Во всяком случае, Маша так тогда подумала, и за неимением счастья в личной жизни, себя отнесла к той же самой категории.

После окончания конгресса расстались, приклеив к лицам вежливые улыбки.

Прошло еще несколько лет. Психолог отыскал Машу через организаторов конгресса. А потом все завертелось в темпе тайфуна.

Она и оглянуться не успела, как снова оказалась замужем и все такое прочее...

Теперь ее проблемы он называет проблемами де-люкс. Но говорить о них с ним трудно, невзирая на психологический опыт обоих. И потому Маша стала клиенткой у самой себя, постепенно помогая себе и в адаптации, и во многом другом. В ней вдруг открылись дипломатические способности, негласно практикуемые на муже.

Таким образом в их доме сосуществовали весьма важные абстракции вроде тишины, мира, покоя, любви и хорошей атмосферы. А все остальное считалось теми самыми "люксами", о которых старательно как по расписанию, напоминал Маше муж.

А может, и вправду — так оно и было.

Теперь из Машиных больших проблем остается одна — выучить язык!

Да ведь это увлекательная работа — изучение нового языка... Что с ней такое, почему она его боится? Почему думает, что из этой затеи ничего не выйдет?

Маша вздохнула, опять взяла учебник.