Литературная сеть — Литературная страничка

Об авторе

Произведения

Джохар

Джохар
Рассказ № I
(Из цикла "ЧЕЧЕНСКИЕ ЗАРУБКИ")

Боль обожгла глаза, пронзила насквозь, и душная, теплая кровь обагрила грязно-бурый заплеванный привокзальный снег.

Падая, Джохар понял, что проиграл эту схватку какому-то уроду. Хлопнувшись в холодное снежное месиво, он завыл от всепоглощающей, бессильной боли, но не телесной, а той, что внутри, где-то в самой глубине, в сердце, вне сердца, в душе… Завыл, заскулил, завизжал так, что противник застыл на мгновение.

Этого оказалось достаточно. В безумном прыжке Джохар выбросил тело вперед, и как остервеневшая дворняга, а оскалив окровавленные клыки, вцепился ими что есть силы в оголенную и смердящую ногу бомжа. Тот только охнул, присел и, с шумом испортив воздух, рухнул, глухо ударившись затылком об оледеневший асфальт.

Джохар вскочил, харкнул горечью на поверженного, ринулся в толпу бродяг. Те испугались, расступились и еще долго смотрели вслед улепетывающему со всех ног Джохару. Он спиной чувствовал ненавистные взгляды, понимал, что силы на исходе, и бежал, бежал, обливаясь слезами обиды и страха.


И все-таки он выжил! Если бы… если бы он остался лежать в том дерьме, забили бы до смерти. Да, да… Они-то видели, как он выхватил у вьетнамца баксы — плотную пачку "зеленых". За нее забили бы… Без передыху… Насмерть!

Джохар долго еще бежал… Так ему казалось. На самом деле он плелся, еле передвигая ногами. Брел по темным переулкам и дворам, поминутно оглядываясь, боясь, что ведет за собой "хвоста". Нервная дрожь в коленях мешала ходьбе. Перехватывало дыхание. И голова кружилась, как будто снова он в горах скрывался от бомбежки…

Давно надо было уходить. Все соседи, побросав квартиры, подались к своим, за Терек, в Россию еще полгода назад. Но мать все чего-то ждала и продолжала стеречь картинки в музее. Кому они нужны, тряпки расписные ! Видел он, как горел музей. Хорошо горел. Даже мокрый снег, валивший с чадящего неба, не мог затушить огонь. Джохар только и успел в этом пылающем аду слегка присыпать острыми осколками оплавленного кирпича, еще обжигавшего сбитые в кровь ладони, остывшее тело поседевшей вмиг матери. Из соседний развалин заработали снайперы. Забавлялись, наверное. Уходить надо было. В горы. Не до похорон.

Ему везло. Набрел на расстрелянный взвод пехотинцев. Автоматы брать не стал — тяжелые. По вещмешкам собрал провизию: банки тушенки, сгущенки, галеты, спички. Новобранцы, наверное. У обстрелянных, что давно в бою, иной раз по три дня жратвы не было, сам им картошку носил по вечерам. А эти еще при сигаретах. Нашел шапку, почти новую, офицерскую, опаленную только слегка. Снял штык-нож. Так и вышел ночью из города. Не стреляли почти.

Вообще, ему повезло в жизни. В Грозном уцелел, в горах не замерз, с голоду не подох. И сегодня вот выжил. В Россию вышел и теперь год в Москве обитает. Любой бомж, мент, шлюха каждая на Курском вокзале знают — нет среди них ему ровни. Оттого и прозвали его так гордо — Джохар. И хотя хрупок и мелок, бил всех. Хитростью бил, сноровкой. Жестоко бил, коротко, быстро, наскоком.


Дрожь улеглась, но осталось разбитая вялость в теле, тяжелый гул в голове, и вновь четко обозначилась острая боль в носу.

Загреб в пригоршню свежий снег. Оттер грязные ладони, запекшуюся кровь с лица. И только тут понял, что руки свободны! А ведь он потом и драться толком не мог, что зажимал все это время в правом кулаке те самые доллары. И когда бежал… Да, да… Всю дорогу они были при нем!

Разбитые губы затряслись, мутным взглядом заметался по сторонам. Еще мгновение — и он забился бы в истерических конвульсиях, как вдруг ощутил, что что-то пружинит под левой ногой. Осторожно, будто наступил на гадюку, перенес грязный ботинок в сторону и сквозь пелену слез разглядел знакомый сверточек долларов. Вот они, вот они родные, хорошие такие! Целехоньки!

"Значит не зря все, значит, все не зря",— шептать он, направляясь на свет торговой палатки.

Долго изучал за заиндевевшими стеклами скудный товар в ярких упаковках.

— Ты че там хлебальник раззявил? — начал разминаться базарным рыком продавщица.

Джохар только улыбнулся в ответ.

— Пакеты есть? Чтобы много выдержали.

— Даже с девками голами, — примиренчески ответила она.

— Два, — твердо произнес Джохар.

— Деньги гони, — радостно донеслось из узкого окошка.

Джохар с трудом снял резинку с тугой пачки. Смахнул грязь с верхней купюры и поднес ее к светлой витрине. Сто! Он немного полюбовался серо-зеленой бумажкой с портретом незнакомого длинноволосого мужика и покрутил ею перед окошком.

— В общем, так. На все… Сама знаешь чего. В два пакета.

Обалдевшая баба долго не могла сообразить, с чего начать. Сто долларов! Без сдачи!

Она перебирала бутылки, двигала ящики, выуживая оттуда ананас, банку мидий. Замершие пальцы не слушались ее, и она с трудом выбивала на калькуляторе очередные цифры.

— Слышь? " Колу" или "Спрайт"?

— И то, давая, и то, да шампанское "Советское", а не "Спуманту".

Дожахр балдел. Не зря все, не зря! Он выжил и теперь не торопил продавщицу. Наслаждался ее смятением. Сегодня его день!

Наконец сбоку заскрипела дверь. Баба появилась в клубах пара, выволакивая за собой пакеты. Она долго гладила бумажку. Придирчиво подносила к свету. И успокоившись, поинтересовалось:

— Дотащишь?… Ну, давай, фартовый!

Метров пятьдесят, напрягая жилы, он еще тащил мешки— пакеты по безлюдному переулку. Но выдохся возле притулившейся к забору хрущобы. Не долго думая, побросав покупки "на авось", зашел в подъезд. Потом в другой. Вот то, что надо! Вскоре загрузил в детский санки свои мешки, и споро двинулся в путь.

Он торопился домой. Потеряв настоящую семью, он создал теперь свою, за которую думал и решал, которую кормил и воспитывал. Он мнил себя главой семьи, большой, дружной и сильной семьи, где каждый за всех и все за одного, а он в ответе за всех.


Остановился. Порылся в пакетах, выудив оттуда бутылку и сигареты. Прикурил и тут же сделал несколько обжигающих глотков из горлышка, глубоко затянулись на закусь. Через мгновение повело…

Повод сегодня был. И не из-за того, что выжил, нет. К тому Джохар уже привык. И куш здесь ни причем — бывали и покруче. Главное что уходил этот проклятый год…Тринадцатый год его жизни. Джохар был суеверен и мечтал быстрее разменять "чертову дюжину".

Щелчком указательного пальца он привычно отбросил в сторону дымящийся "бычок". Санки легко побежали за ним.

Джохар торопился удивить и порадовать своих.


Там, в подвале старого заброшенного особняка, где пол с подогревом от проходившей под ним теплоцентрали, его ждала малышня с Урала. Петька, Юрка и Роберт, наверное, пригорюнились уже вокруг Верки. "Интеллигенточка" из Питера, самая старшая среди всей братвы, по привычке, голосом отгоняя тревогу. И только молчаливый рок Тираспольский, наверное, "ломится на "Моменте", развалившись на горячей крышке люка. Иногда он снимает с головы целлофановый пакет, смотрит по сторонам выпученными красными, ничего не видящими глазами, подхихикивая, Он сейчас обалдеет… Все обалдеют! Всю ночь пировать будем!


Вот она — родная дыра в заборе! Он уже почти дома. Но что это? Что?! Сквозь деревянный скелет открывалась удивительная картина. На залитом светом многочисленный фар дворе их дома суетились люди. Их силуэты то появлялись, то исчезали в клубах пара, что валил из подвала. Две машины "скорой", включив иллюминацию, умчались в ночь.

Вмиг отрезвев, Джохар понял: случилось страшное. Этот трижды проклятый год, тринадцатый год его жизни, никак не хотел отпускать.

Опомнился, когда услышал рядом похрустывание снега под чьими-то шагами. Метнул в тень, рывком вытянул санки.

В дыре появился мужик-пижамник из соседнего дома.

Джохар сделал шаг на свет:

— Дяденька! Что там?

— А ты откуда пацан взялся?! Оттуда? — он кивнул в сторону заводских машин. — Беда там. Обварились все. Трубы прорвало… Кипяток. Девка спасала… Там насмерть. Остальных увезли. Так ты оттуда?

— Не-е-ет… — еле смог выдохнуть из себя Джохар.

И громогласным эхом темное небо ответило:

— Нет! Нет! Нет!

Но никто не слышал голоса неба, кроме Джохара. И никто не смотрел в тяжелую небесную тьму.

Бутово, Октябрь 1997

Наверх

Время загрузки страницы 0.0007 с.