Корабельная кость

ЭПИЛОГ

Я часто нахожу в часах жемчуг, но почти никогда не говорю им об этом — зачем их волновать понапрасну? Ведь почти никого это не интересует, только и нужно им, чтобы их часы снова заработали — всего-то. Тем более никого не интересует, как я стал таким, почему я занимаюсь починкой часов? Когда-то ведь я работал в ювелирной мастерской, прилично зарабатывал, гораздо приличней, чем сейчас, никогда не задумывался, нравится мне моя работа или нет, зарабатывал деньги... Их оказалось достаточно, чтобы уже через два месяца устроить себе отпуск, поехать за свой счёт на море на пару-тройку недель.

Целыми днями я валялся на пляже, и, возможно, именно тогда она и увидела меня... скорее всего, в первый же день... я же познакомился с ней дней через пять: возвращаясь с пляжа, я увидел по пути в свой коттедж девушку, потерявшую сознание. Её надо было срочно отнести в тень, и я отнёс её к себе. Когда она открыла глаза, она не стала говорить со мной, не смогла или не захотела — не знаю, но когда я потянулся к ней, она ответила — и на прикосновение, и на поцелуй...

Дни я проводил на пляже, а ночи — с ней. И эти ночи я не забуду никогда. Но постепенно, то ли из-за того, что она по-прежнему не говорила, то ли из-за того, что не хотела выходить наружу, я начал обращаться с ней грубее, стал стараться причинить ей боль. И тогда она стала чернеть, терять человеческие черты, в конце концов став больше похожа на каракатицу, чем на человека... а когда я познакомился на пляже с другими девушками и вернулся к себе в коттедж только под утро, я обнаружил, что она исчезла... я просидел до вечера, ожидая её... да что там — все оставшиеся дни и ночи провёл в помещении. Но она так и не появилась.

Вернувшись, я обнаружил, что моя работа противна мне, я не мог уже работать только ради денег, я хотел делать что-то полезное, исполнять желания людей. Я купил эту мастерскую — моих знаний оказалось достаточно, чтобы чинить сломанные часы... оглядываясь сейчас назад, я вижу всё произошедшее тогда, как сон (сейчас я уверен, что все жизни мира имеют природу сна), и, по-моему, понимаю его значение: кем бы она ни была, она увидела, полюбила меня — и выполнила все мои желания: не говорила со мной, была беспомощной и занималась со мной с ночи до утра, потеряла человеческий облик и, наконец, исчезла. Она любила меня. Она сделала всё, что я хотел.

Выполнять желания людей — вот единственный способ достичь счастья. Потому что так устроен мир: желания, все желания выполняются, и этот закон разорвёт на кусочки любого, кто пойдёт против него. Исполняя желания людей, помогая узнать им, чего они хотят на самом деле, только так обретаешь счастье.

Это несложно, если ты любишь их, хотя бы одного из них — как тот молодой человек, который заходил ко мне недавно. Давно уже я не видел влюблённого человека, надо было отдать ему часы задаром...

Впрочем, выяснить, что с этим человеком произошло дальше, может, и вернуть ему его часы, было не такой уж и сложной задачей.

Телефон в конторе оценщика не отвечал, и это было необычно. До конца дня было ещё далеко, а оценщик, насколько я знал его, никогда не покидал своего рабочего места в такое время. Знал я его не так уж хорошо: мы знали друг друга по рассказам наших знакомых вот уже на протяжении пяти лет, но сами только несколько раз разговаривали друг с другом по телефону. Я лишь отправлял к нему желающих продать что-либо ценное, сам не побывав в его конторе ни разу.

Почти дойдя до здания, на втором этаже которого, как я знал, располагается нужная мне контора, я заметил группу уличных музыкантов: они расположились на другой стороне улицы, через дорогу. Сейчас у них был перекур. Один из них, саксофонист, улыбнулся и кивнул мне, и, хотя мы и вряд ли были знакомы, я улыбнулся и кивнул в ответ. Докурив сигарету, он выбросил окурок и сделал знак остальной группе, и в подъезд я вошёл уже в сопровождении их музыки.

Мелодия была знакома мне, но где я её мог слышать, я не помнил. Поднявшись на второй этаж и постучав в единственную дверь на площадке, не дождавшись ответа, я толкнул её. Она оказалась незапертой.

Я вошёл. Здесь музыка была слышна даже лучше, чем на улице, но сидящий передо мной человек не слышал её. Казалось, он спал с раскрытым ртом, запрокинув голову к потолку.

Это было не так, человек был мёртв. Я убедился в этом, подойдя поближе.

Он ужасным образом изменился за то время, что мы не виделись (а не виделись мы ещё со школы, по-моему), стал огромным как гора, однако всё же я узнал его — узнал черты его лица. Последний раз, насколько я помню, мы виделись на выпускном вечере: концерт никто не захотел слушать, музыканты отказались выйти на сцену, и тогда вышел он и сказал, что споёт несколько песен собственного сочинения. Хотя почти все в школе знали, что он писал стихи, никто не ожидал этого, никто не желал, чтобы он пел. Таких людей оказалось слишком много, он спел песню или две и выбежал под свист и улюлюканье зала. Помню, я ещё собирался выйти к нему на сцену — я был одним из немногих, кто читал его стихи и кому они нравились... неизвестно, как сложились бы наши жизни, сделай я это.

Именно мелодия песни, которую он пел, пытался спеть тогда, именно она звучала сейчас за окном. Она прекратилась, когда я начал спускаться по лестнице, и, выйдя на улицу, группу на прежнем месте я уже не нашёл.

Чёрный воск моей кожи не даёт увидеть меня — чёрный неустойчивый воск, он как тень, его бы уже давно спалил адский огонь, если бы не моё желание: мир должен быть, длиться... и это моё желание — крепче кости, оно не даёт мне развалиться, позволяет держать мир, тебя, как и твоих родителей, пойми, это — как проглотить шпагу, как изжариться на огне. Запертое как дверь сердце, переживающее, пережёвывающее, умри или — бейся, бейся, бейся в закрытые двери, проходи сквозь стены, бери самое дорогое и роняй слюну на мраморные лица, убивающие и насилующие своим равнодушием... Делай так! Мы любим тебя.