Дракон без бантика

До чего же ей не повезло! Ей всю жизнь, всегда не везло. Но сегодня — особенно.

Хотя как ей могло повезти? Вот представьте весь ужас ситуации: у двух золотых драконов вдруг рождается нечто розовое с одной парой крыльев. Да и крыльями это не назовешь — прозрачные, "бабочкообразной" формы, а ведь у приличных особей они "стрекозинообразные" и золотые, как и все тело! Розовые драконы — это нонсенс. Бывают благородные зеленые. Бывают мужественные голубые. Бывают королевские золотые. Бывают рабочие серые, наконец! Но розовый дракон — это бред. Таких просто не бывает!

Ее мама ревела неделю, увидев свое дитя, а отец грустно сказал: "Не зря мне оракул говорил, что не стоит заводить детей. Ну что делать — будем растить". Их горе было понятным — одной супружеской паре драконов позволялось иметь только одного ребенка, потому что жили они очень долго и, обычно, периодически меняли супругов.

Из-за внешнего вида имя ей дали самое простое и некрасивое — Пинки.

Родовое проклятие — цвет — всегда довлело над ней. Другие дети-драконы, куда более сильные и, уж конечно, красивые, отказывались с ней играть. Учителя отфутболивали ее из группы в группу. Ее отвергали даже серые, которых и за драконов никто не считал, в виду неспособности к полету и любви к болотам. Пинки была одинока настолько, что ей и поговорить оказывалось не с кем. Даже родители старались ее обходить стороной, потому что, по причине крайней необычности ситуации, спустя пятнадцать лет им разрешили вывести еще одного дракончика. Ее золотая сестра с крыльями по всем правилам была всеобщей любимицей, а саму Пинки к народившейся красавице даже не подпускали — вдруг та порозовеет.

Двадцать лет по драконьим меркам — не возраст, хотя никто не мог предсказать, сколько проживет розовый дракон. Золотые жили многие тысячелетия, серые — только несколько столетий. Детство же и у тех, и у других длилось обычно около века. По исчислению двуногих существ, что ютились по другую сторону гор, Пинки сейчас было лет десять, но драконы несоизмеримо умнее.

Каждому дракону женского пола по достижению двадцати лет полагается бантик, цвет которого соответствует окраске будущего владельца. Драконам мужского пола надевают ошейник по тем же правилам, но только в двадцать пять — они взрослеют медленнее. Украшения плетутся из особых трав и дополняются именами отца и матери. Когда Пинки исполнилось девятнадцать, родители не на шутку перепугались за судьбу растущей Гортензии (так назвали сестру) — что будет, когда через некоторое время и она примерит бантик, а кто-нибудь догадается о ее родстве с розовым уродом? Поэтому, после рассмотрения дела верховным советом драконов, Пинки достался розовый ошейник с ее собственным именем.

Так она и росла — ничья дочь, ничья сестра. Дракон без имени и прошлого. А ведь она была еще совсем ребенком!

И вот сегодня ей опять не повезло: она потеряла ошейник. Последнее и единственное, что утверждало ее существование на земле. Теперь ее не пустят в долину Золотых — там всегда была очень строгая дисциплина. Даже обычных золотых дракончиков, потерявших бантик или ошейник (а без этого из долины и вовсе не выпускали) подвергали допросу, причем родители должны были подтвердить, что это их дети. Пинки знала, что ее мама с удовольствием откажется от ребенка, пусть даже все драконы знают, чья дочь этот розовый урод.

Она бродила по лесу, над которым пролетала только что, и думала: проще найти иголку, упавшую в жерло вулкана, чем ее ошейник в этом огромном лесу. И вдруг услышала пение:

-О провиденье, дай мне сил

Найти того, кто уронил

Чудесный символ красоты

Мужской. Слова моей мечты —

Волшебен должен быть дракон,

Что розовый, как сладкий сон, — Пинки, услышав эти слова, быстро продралась сквозь заросли и увидела белого дракона, у которого совсем не было крыльев, как и ошейника, а на его треугольной морде красовался венок из цветов.

-Привет, — смущенно пробормотала Пинки. Она всегда была неуклюжей. Особенно, когда встречалась с незнакомцами. Если бы не ужас, что она останется без дома, у нее не хватило бы сил подойти.

-Приветствую тебя, о прекраснейший, — белый дракон поклонился. — Дозволь мне узнать имя твое, тот, кто уронил здесь свой символ мужественности.

-Э-э… Пинки, — и она нерасторопно взмахнула крыльями.

-Пинки… Но так написано и на ошейнике. Значит, это имя твоего славного отца!

-Нет… Отец отказался писать свое имя на моем ошейнике.

-Пинки! Цвет утра. Цвет надежды! Позволь представиться и мне, безродному! Меня зовут Анарион. Я — поэт, вечно одинокий в темной ночи, с которой сливаются мои родичи.

-Ты из серых? — Пинки напряженно потупилась. Ее учили, что все серые — ординарные бездарности, созданные только для работы.

-Из серых, о прекраснейший! Однако я не они, погрязшие в суете. Ибо я — альбинос. Белый. И я выбирал имя сам, решив служить вечной звезде, а не низменной суете! — Пинки решила, что у дракона не все дома, однако он разговаривал с ней, а за это она уже готова была его боготворить. — Они не понимают меня, не понимают, как можно любить звезду! А я говорю, что отличаюсь от всех, и потому лучше буду одинок, чем с кем-нибудь ниже себя! Но ты, мой прекрасный друг…

-Я… подруга, — Пинки смутилась и, если бы могла, свернула крылья в трубочку от неловкости.

-Господин мой шутит? — венок съехал Анариону на правый глаз, но дракон тут же водворил украшение на место с помощью длинного хвоста.

-Мне не положено бантика из-за цвета. И крыльев.

-Но твои крылья прекрасны.

-Они прозрачные! — Пинки разревелась. — А я… я розовая! Мама отказалась от меня ради Гортензии, а мне даже не позволено к ней подходить! Отец делает вид, что меня не существует. Даже серые отталкивают меня! Я — урод!

-Господин мой… То есть… Госпожа моя Пинки! Как может быть уродливым существо, подобное тебе? Ты — это самое прекрасное, что видел я в своей жизни. И твой полет над головой моей был подобен по силе своей урагану, — Пинки осторожно приподняла голову. — Я полюбил тебя в тот момент, когда этот чудесный ошейник свалился мне на хвост! Ибо ты — Венера, а я Анарион. И будем мы вечно вместе, потому что предназначены друг для друга!

-Я — Пинки. И мне надо домой. Отдай мой ошейник, а то меня в долину не пустят.

-Конечно, я не смею задерживать тебя, о прекраснейшая! — он протянул ей ошейник. — Но пообещай мне, что завтра ты придешь ко мне.

-Обещаю, — кивнула Пинки и заторопилась к долине. Сердце ее трепетало.

Они стали видеться каждый день. Пинки внимательно слушала Анариона, а тому и не надо было больше ничего — он воспевал красоту розового дракончика в стихах, которые были открыты только ей одной. Иногда ей казалось, что во всем огромном мире у нее нет никого, кроме альбиноса-поэта, живущего в лесу.

Сам про себя он писал поэмы, воспевая свое счастье одинокой жизни, где никто ему не указ, а родители остались только символом, нанесенным на его ошейник, сорванный в начале бродяжничества. Он свободен, как ветер, и может делать, что хочет. И каждый на этом свете — его друг. И родник, и шмель, и воздух. Но прекрасней всех друзей, конечно же, Венера, утренняя звезда, чьи крылья подобны паутине, украшенной росой, а тело напоминает предрассветное облако. И однажды Анарион сказал:

-Оставайся со мной, госпожа моя! Что держит тебя в этой долине-тюрьме? Я всегда найду пропитание для тебя и буду с тобой! Что нам нужно, кроме нашей дружбы? — Пинки подумала и решила, что ей действительно больше ничего и не нужно. И сорвала ошейник.

И все было прекрасно: Анарион читал стихи и находил ягоды, не отпуская ее ни на час. Лес был их другом, всегда укрывая от непогоды и даруя пищу. Казалось, их жизни ничего не может угрожать, но вдруг…

Однажды во время утренней прогулки, пока Пинки спала, Анарион встретил двуногое существо, которое как-то забрело в незнакомый лес. И говорило это существо на древнем наречии, которое альбинос знал из сочинений древних поэтов, и было оно удивительно и прекрасно. И Анарион влюбился без памяти. И ушел за своей новой любовью в край двуногих, где был вынужден жить в окружении камней, которые эти существа складывают с непонятным упорством.

А Пинки осталась одна в лесу. Наступила осень. За ней зима. В долину ей вернутся не было никакой надежды. Она мерзла под снегопадами, понимая, что скоро ей не достанет сил просто встать утром. И Пинки приняла решение: рядом с долиной были горы, а в горах — пропасть Туманного дракона, славившаяся тем, что особи, потерявшие всякую надежду в этом мире, складывали крылья (а серым и складывать было ничего не нужно) и бросались вниз. И никто их больше не видел.

Пинки решительно направилась к пропасти, вкладывая в движение все немногие оставшиеся силы. Ее подхлестывала ярость на предателя Анариона, предателей-родителей и даже сестру. На весь мир, что отвернулся от нее только потому, что она родилась розовой!

Кое-как добравшись до края, Пинки опустила свои прозрачные крылья и сделала шаг в пустоту. С трудом сквозь туман она различала какое-то свечение внизу, но это ее не удивляло — наверное, это души ушедших драконов. Скорость все увеличивалось, и вдруг крылья развернулись сами собой! Пинки устало опустилась на берегу реки (это она блестела сквозь туман) и расплакалась. Через некоторое время кто-то ласково коснулся ее крылом и сказал:

-Не плачь, сестра. Мы поможем тебе!

Открыв глаза, Пинки увидела множество драконов, стоящих и висящих в воздухе рядом с ней. Золотые, серые, белые, зеленые, голубые и… розовые! И ни на одном не было ни ошейников, ни бантиков!

-Страна свободных приветствует тебя, сестра! Здесь каждый тот, кем он хочет быть.

И уставшая, измученная Пинки почувствовала, что в этом мире очень тепло. И не оттого, что река подогревалась вулканом — просто здесь не было никакого разделения, а розовый дракон был так же горд, как золотой. Потому что он — дракон. И этого уже достаточно!

Так дай же Бог каждому найти силу, упав с утеса Туманного дракона, развернуть крылья и добраться до страны свободных!