Ещё больнее, горше, безнадёжней…

Ещё больнее, горше, безнадёжней…
Я не нужна тебе — я это вижу…
Зачем же я пытаюсь это скрыть?
Счастливой я могу лишь притвориться.
Могу сыграть счастливые глаза
И губы растянуть в улыбке глупой.
Но голос выдаёт меня — не часто,
Но выдаёт — мне неподвластен голос.

…Почти смешно, но почему-то грустно.

Я не могу писать такую правду —
Я даже от себя её скрываю —
Как хочется быть глупой и счастливой,
Опять стереть всё то, что написала —
И так легко на до-ре-ми-фа-соль
Разыгрывать безоблачное счастье
Или пустые слёзы ни о чём —
Но ни о чём, по правде, не бывает…

Ты видишь, я не задаю вопросов.
Вопросы задавать куда опасней —
В ответах легче спрятать ту крупицу,
Которая — зерно всех прочих истин.
Все остальные правды — приближенья
К той, в глубине таящейся, за гранью
Доступного обычному сознанью.
Её, последнюю, и сами мы не знаем.

И знать её, наверно, очень страшно…

И правильней не говорить об этом
Ни с богом, ни с любимым человеком,
Самой себе молчать о том, что скрыто.
А впрочем, всё равно всё бесполезно —
Она должна от всех всегда таиться —
А если приподнимет покрывало,
Её побьют с усердием камнями.
И тщетно вопрошать, кто без греха.

И, бедную, её забьют до смерти.
Но место свято будет не свободно —
Его займёт похожая другая.
Она и будет новой вечной правдой,
Которую мы так усердно ищем
И сами о себе не понимаем.
Поэтому ничем я не рискую,
Тебе читая глупое посланье.