Пилигрим Мечтаний

— Это абсолютно верно. Вы правильно поняли профессиональных игроков. Мне нравятся лица, живость фигур, темные тона. Я беру эту картину.

В таверне Микельанджело заказал омаров. Марио хотел его удержать, но Микельанджело ответил, что он сегодня счастлив. Он продал первую картину за хорошие деньги. Больше того, кардинал предложил ему переехать на его виллу «Palazza Madama» неподалеку от дворца Навона.

— Азиаты-менялы на рынке рассказывают о восточном календаре. В нем каждый год несет имя земной твари. Через 12 лет цикл повторяется. Мне недавно исполнилось 24 года. Когда же мне должно было повезти, как не в моем году? Выходит, что те ловкачи, обобравшие меня в 92-м, на самом деле мне помогли.

— Каждый опыт чего-нибудь стоит, — ответил Марио, хлебнув вина из высокого кованого бокала. — Но как же это случилось?

----------

Шумел машинами весенний Ленинский проспект. Рядом с выходом из подземного перехода у стены магазина сидел на корточках небритый мужчина лет 35. Его черные волосы уже начали редеть на темени. Он был одет в черную кожаную куртку модного покроя, серые брюки и очень новые хорошие ботинки «саламандра».

Перед ним на тротуаре лежал гладкой стороной вверх лист оргалита. Мужчина двигал по листу три наперстка, под один из которых он положил черный шарик размером с горошину. Вокруг стояла небольшая толпа, следившая за игрой. Движение наперстков банкомет сопровождал присказкой. «Играем, граждане, играем, — говорил он насмешливо, но лицо его при этом оставалось серьезным. — Вот три наперстка. Под двумя пусто, под третим густо. Под этим наперстком шарик. За ним следим, за другими не следим. Вот два угла. Один — краснодарский, второй — красноярский. Один — 50 рублей, второй — 100 рублей. Кто угадал — гордись, кто проиграл — не сердись». При этом руки его проворно меняли наперстки местами. Однако проследить, где шарик, казалось делом не сложным. Серьезность примитивной игре придавал призовой фонд, равный половине, а то и всей месячной зарплате большинства зрителей. У кавказца заметно тряслись руки, передававшие деньги банкомету. Наперсток был поднят. Шарика под ним не оказалось. И деньги исчезли в кармане кожаной куртки. Но вот еще двое вступили в игру, и один из них выиграл 100 рублей. «Эх, черт», — сказал банкомет сокрушенно. Достал из кармана «катю», приложил к той, что уже держал в руке, и протянул счастливцу с напутствием: «Вот сто рублей на покупку «жигулей».

Казалось, что трюк состоял лишь в его ловких пальцах. Будь внимательным и за несколько минут пара зеленых, а то и коричневых бумажек существенно улучшит твое благосостояние.

Летним вечером на проспекте Калинина в палисаднике против особняка Морозова, знаменитого смешением архитектурных стилей, парень лет 19-ти играл на складном столе с пластиковой крышкой. Он болтал, не переставая, бойким мальчишеским несколько охрипшим голосом. Специальной присказки у него не было. Он просто обращался к прохожим, призывая их к игре. В руках у него была пачка смятых крупных купюр — рублей и долларов. Рядом остановился мужчина лет под сорок явно в хорошем настроении после удачно прошедшего дня. Он оценил банкомета взглядом бывалого человека: мальчишка, щенок, уж я-то не глупее, и достал из кошелька требуемую для начала игры бумажку в $20. Мальчишка положил ее на стол рядом с наперстками и придавил зажигалкой. Но тут что-то случилось. Промчалась с криками группа подростков, толкаясь, размахивая руками, грозя своей суетой опрокинуть стол. Банкомет проворно присел, прижав свободной от денег ладонью пару наперстков к столу. Третий, беспризорный, оказался в стороне. «Держи!» — крикнул он резко. Мужчина быстро схватил наперсток. Под ним было пусто. Мальчишка завопил истошным голосом: «Зачем открывали?! Никто вас не заставлял! Зачем открыли, а! Раз открыли — проиграли! Никто не заставлял!» И двадцать долларов присоединились к пачке в его руке.

На окраине толкучего рынка, раскинувшегося прямо на газоне бульвара, парень лет 30 играл уже стаканчиками для бритья и шариком размером с крупный грецкий орех. Клиентом его была женщина такого же возраста с маленькой сумочкой и большим целлофановым пакетом в руках. В первый раз, получив деньги в руки, банкомет, не скрываясь от публики, даже несколько демонстративно, приподнял стаканчик и спрятал шарик в кулаке, пока женщина на миг отвлеклась. Второй раз она решила не отступать и поставила ногу в босоножке на стаканчик, под которым, очевидно для всех, был шарик. Банкомет, вдруг словно потеряв интерес к женщине, начал громко зазывать граждан к новому кону игры. Женщина попыталась прервать его скороговорку, требуя поднять стакан, но тут появился сообщник банкомета, вырвал у женщины пакет с покупками и бросил его в гущу торгующей толпы.

----------

— Так и случилось, — ответил Микельанджело.

----------

Клонился к концу февральский серый дождливый день за высокими окнами. Дель Монте встретил на лестнице дворца Меризи. «Загляни ко мне», — сказал он мягко.

— Опять со шпагой, — отметил кардинал с сожалением, затворив дверь. — Присаживайся. Ты три раза побывал в тюрьме с прошлой осени. Но ты художник, а не бретер. Даже в своем искусстве ты стал резок. Какой злобный человек у тебя в центре картины. Тот, что собирается отрубить голову Святому Матфею. А Юдифь? Она спокойна, как мясник. Лишь озабочена, чтобы аккуратно дорезать глотку и не забрызгать кровью свое платье. А ведь эта же натурщица такая красивая и благородная, когда ты писал с нее Святую Катерину.

— В 98 году я побывал в церкви Санта Мария Сопра Минерва у склепа Святой Катерины. Вы знаете, где это. Там, в полумраке, мне сразу представилась вся картина. Катерина, еще живая и спокойная рядом с колесом и прочими страстями. Красивая, как моя сестра Катерина, которую я люблю. А натурщица эта глупа. Я еще прежде писал с нее Марию Магдалину. У нее тупые овечьи глаза. Но я могу сделать их прекрасными и умными. Могу изобразить человека гордым и благородным, могу — злым, или оставить таким, какой он на самом деле, — ответил Микельанджело.

— Мне кажется, перелом в тебе случился вместе с началом века. Ты разошелся тогда со своим прежним товарищем. Как его звали? Марио? А теперь не расстаешься с вздорным Лонгини. Он, конечно, как и ты, человек искусства, архитектор. Но он вспыльчив и нетерпим. И ты стал писать жестокости. А гений чужд злодеяниям.

— Гений — это обо мне? Лестно слышать от вас. Но вы, Ваше Высокопреосвященство, продолжаете наш старый спор. Новый век начался в 1601-м году. А с Онорио я повстречался в 1600-м. И перелома не было. Не вы ли первый заказали мне отрубленную голову Медузы? На выпуклой стороне щита, который подарили потом герцогу Фердинанду Медичи? А злодеяния … Мир полон злодействами. Предательство, клевета, обман, убийство, мучения и казни — вечные спутники человека от самого Адама. Чем защититься хоть человеку простому, хоть гению? Как выходить без шпаги? Когда я впервые попал в Рим еще совсем юным, гадалка долго водила пальцем по моей ладони, по линии Венеры, бормотала мне о любви и нежданных встречах. А когда ушла, то я заметил пропажу золотого кольца. Она незаметно стащила его с моего пальца в придачу к плате за гаданье.

— Бог учит нас смирению, а не буйству, — тихо прервал кардинал.

— Я знаю это. Я же написал и другого Святого Матфея. Тоже для французов. А сейчас заканчиваю Святого Петра. Правда, тут снова казнь. Но Савл точно должен прийтись вам по душе.

— Это заказ Томмасо Сераси, за который ты взялся еще в прошлом году, и как раз стражники схватили вас вместе с сеньором Лонгини?

— Оставьте Онорио в покое, Ваше Высоко-преосвященство. Я ведь не дитя. Да, я пишу для церкви Санта Мария Дель Пополо. Я уверен, вы оцените свет, не видимый никому, кроме ослепленного Савла.

— Посмотрим. А почему у тебя никогда нет голубых тонов? И Рафаэль и Буанаротти часто использовали лазурный фон.

— Взгляните на меня. У меня смуглая кожа, черные глаза, черне волосы, черные брови, черные борода и усы. Я люблю сумерки. Мой свет — это луч в полумраке, а не яркий полдень. Откуда же взяться голубому?

----------

Толпа граждан, вложивших деньги в товар, бурлила вокруг памятника Островскому и заполняла широкий тротуар вдоль всего фасада Малого театра от ЦУМа до начала Петровки. За углом она теснилась вверх, к Детскому Миру, оставляя неохваченным только по-прежнему наводящие глухой ужас здания КГБ. Что не запрещено, то разрешено. Работа потеряла смысл перед лицом шоковой реформы сюсюкающего по телевизору Гайдара. Бутылка водки, как всеобщий эквивалент, стоила в тот день 200 рублей.

В сумерках костела Святого Людовика на Малой Лубянке мерцали свечи и лампады. Ксенз проповедовал на современном русском языке. Он изрек: «Владимир Ильич говорил: «кто не работает, тот не ест». А апостол Павел говорил: «кто не хочет работать, да не ест». Какое малое отличие, и какая большая разница!»

На улице тоже смеркалось, и в голове никак не прояснялась эта большая разница. Не хочет — не работает; хочет — все равно не работает; не хочет, но работает; хочет и работает. Кстати, среди двенадцати апостолов не было Павла. Откуда же он взялся?

----------

Несколько человек со злобными лицами, сопровождаемые гомонящей толпой, тащили по улице, ведущей к городским воротам, старика в рваном хитоне, с окровавленным лицом. Савл неторопливо двинул коня следом.

За воротами рабы под присмотром ленивой стражи дробили молотами известковые глыбы, завезенные из каменоломни. «Он твердит, что наша вера, вера отцов — ложная! Он хулит Моисея! Бейте его!» — закричал человек, заросший густой черной бородой до самых глаз, и толкнул старика. Тот не удержался на ногах и упал лицом в пыль. Тащившие его стали подбирать камни, отколотые рабами. Рабы застыли. Весь их облик выразил ужас. Прибывавшая из города толпа теснилась, обступая со всех сторон. Савл, раздвигая людей конем, приблизился к старику.

— Кто это? — строго спросил он чернобородого.

— Лживый Стефан! Он везде толкует о Сыне Божьем! По закону его нужно побить камнями, — ответил тот, тяжело дыша.

— Это правда? — Савл повернул голову к старику, с трудом поднявшемуся на колени.

— Истинный Господь всех живущих есть Иисус Христос, — ответил он слабым, но твердым голосом. — Он от Бога Судия живых и мертвых.

— Ты лжешь! — закричал чернобородый неистово и метнул камень в старика.

Он так был зол, что промахнулся. Вслед за ним и другие, тащившие старика, тоже стали швырять камни. Чернобородый посмотрел снизу вверх на Савла, сбросил на земь стеснявший его хитон и попросил:

— Постереги, господин. В толпе много воров. Как бы мне не пришлось возвращаться голым.

— Не заботься, — важно ответил Савл и тронул повод.

Конь переступил и встал передними копытами на край брошеной одежды. Камни, направляемые десятком рук, градом полетели в старика. Он закрывал голову руками, стоя на коленях. Толпа смотрела молча, не участвуя и не расходясь. Крупный булыжник ударил Стефана в грудь. Он охнул и отчетливо произнес: «Господи, прости им …» Потом захрипел и повалился навзничь.

Савл все еще сидел в седле с надменным лицом, когда камни перестали бить в неподвижное тело, и несколько человек, стоявших первыми в толпе, повернулись и стали проталкиваться назад, к городским воротам.

Савл ехал шагом во главе процессии. Солнце почти достигло зенита, и тени людей на дороге уменьшились, едва покрывая ступни ног. Лысый старик приостановился, вытирая пот. Савл оглянулся и окликнул его с неудовольствием: «Поторопись, не то мы к ночи не доберемся в Дамаск!» «Что б тебе…, — пробурчал старик в полголоса. — Он, кажется, хочет моей смерти. Хорошо ему, молодому, да к тому же верхом». Ворчание его было прервано внезапным вскриком Савла. Он закрыл глаза ладонями и, не удержавшись в седле, свалился на дорогу. «Кто ты? Кто ты!? — завопил он, вытянув руки перед собой. Процессия остановилась в смущении. Савл сел и стал шарить руками вокруг себя. «Помогите мне, — сказал он глухо. — Я ничего не вижу». Его подхватили под руки, подвели коня. «Кто это был?» — спросил Савл, нащупав ногой стремя. Все молчали, а лысый старик постучал пальцем себе по черепу. «Я говорил, что нельзя спешить в такой зной», — тихо сказал он.

----------

Я сидел в кресле в гостинной. Из-за плотно прикрытых высоких двухстворчатых дверей доносились звуки рояля. «Московские ведомости» в разделе новостей с театра военных действий опять сообщали о десятках тысяч убитых и раненых. Музыка прервалась. Из кабинета появился Александр Николаевич. Был он невысок ростом, хрупок, породист лицом, с небольшой бородкой и с роскошными, закрученными вверх усами.

«Простите, что заставил вас ждать», — сказал он, пожал мне руку и пригласил в кабинет. Я похвалил квартиру, сказав, что она очень уютная. Александр Николаевич ответил, что живет здесь уже три года. Занят работой над первой частью «Мистерии».

— Я давно называю ее «Предварительным действием». Должна получиться грандиозная вещь. Трудно только начать, увлечь других.

— Это правда. Достоевский писал, что ничего нет мудренее, как приступить к какому-нибудь делу. Но я не совсем понял, что вы имели ввиду, говоря о «Мистерии». Это будет симфония?

Александр Николаевич посмотрел несколько странным, будто невидящим взглядом. Потом и вовсе прикрыл глаза рукой.

— Это не просто музыка. И даже не представление. Это будет всеобщее действие, в котором все человечество примет участие. А результатом станет преображение мира. Музыка, поэзия, свет, танец, архитектура — вот средства переворота. Эта ужасная война непременно приблизит мистерию. Надо спешить. Осталось не больше двух лет, чтобы все подготовить.

— Если я вас правильно понял, вы как будто хотите взять на себя роль пророка или даже Мессии...

— Это так просто! — перебил Александр Николаевич. — Этого нельзя не понять. Как Савл понял, что не может идти против рожна, встретив Учителя.

— Но как вы собираетесь это осуществить? — спросил я, волнуясь непонятно от чего.

— Черыре года назад удался «Прометей». Даже без управления светом от клавиш, — сказал Александр Николаевич, по-прежнему, возможно, не замечая меня.

Мне стало не по себе. Я решил вернуть его к реальности и спросил, когда у него снова объявлены концерты в Петербурге.